Девчонка идет на войну(2-е издание)
Шрифт:
Но Валерий играл свою роль превосходно. Я даже подумала, не был ли он до войны артистом. Правда, один раз он меня назвал Зиночкой, но тотчас исправился и сказал, что это от привычки, поскольку он все это время общался только с одной женщиной, своей старшей сестрой Зиной. В письмах и мыслях.
— А со мной даже в мыслях нет? — спросила я.
— Я тебя убить был готов, когда узнал, что ты вышла замуж.
— Не выходила я ни за кого, честное слово!
Дело шло на лад. Хотя капитана, умудренного опытом длительного общения
— Я ведь не поверил сначала. Ей, откровенно говоря, верить не всегда можно.
— Спасибо, товарищ капитан, — сказала я сердито, — вы, что же, хотите сказать, что я и Валеру обманывала?
— Нет, нет, боже упаси, — быстро стал оправдываться Лапшанский.
— Вообще-то она всегда была у меня фантазеркой, — очень естественно сказал Валерий, с нежной любовью глядя на меня. — Вы уж извините, товарищ капитан, я на радостях, что отыскал ее, прихватил с собой вина. Разрешите угостить и вас. Выпейте за наше счастье.
Капитан для чего-то посмотрел бутылку на свет и заявил:
— За счастье такое дерьмо пить не стоит. Я сейчас хорошего принесу.
Мне до невозможности, до слез стыдно было обманывать этого добрейшего человека, но что я могла сделать, если сейчас, по-моему, это была единственная возможность уйти на фронт.
— Ух, какой вы молодчина, — поощрила я Адамова.
Мы распили с капитанам две бутылки отличного вина.
Было решено, что сегодня же Лапшанский, с одной стороны, а с другой — Адамов напишут рапорты в строевую часть базы с просьбой о переводе меня в часть к мужу.
Ночь я спала плохо. А утром пришел совершенно трезвый Адамов и сказал мне:
— Ну и заварили мы кашу, черт возьми!
— Вы написали рапорт?
— В том-то и дело, что написал и подал, черт бы меня побрал.
— Что это вы так?
— То, что если эта история всплывет наружу, я не расхлебаюсь с неприятностями. Вы смотрите, не проболтайтесь кому-нибудь. Уж, пожалуйста, выдержите до конца марку, а с подружкой вашей я сам поговорю, думаю, что она никому ничего не скажет. Ох, дурак!
Вскоре стало ясно, что Адамов так нервничал не случайно — до меня стали доходить слухи о том, что кто-то из ребят видел, как они целовались с Олюнчиком неподалеку от нашей части. Правда, это было поздно вечером, но ребята утверждали, что отлично разглядели моего муженька.
— Ты могла бы, дьявол тебя побери, не целоваться с моим мужем на глазах у всех? — устроила я сцену Олюнчику. Она спокойно отпарировала:
— Я же знаю, что он тебе не муж, так что нечего передо мной выпендриваться. Он на мне жениться хочет, как только кончится эта история с тобой.
— Да? Интересно, как посмотрит на это Лапшанский.
— А мы ему скажем, что ты Валере стала изменять и вы разошлись.
— Здорово это вы придумали! Ну, бог с вами!
С
— Ну, ладно, с Олюнчика спрос невелик. Но вы-то соображаете, что делаете?
— У меня вся эта история, в которую вы меня впутали, вот где сидит, — Адамов выразительно похлопал себя по шее. — А насчет Олюнчика, так, если хотите знать, вы ее мизинца не стоите, уверяю вас, моя разлюбезная супружница.
Он был ужасно зол. Я сказала:
— Господи, у всех мужья как мужья, а у меня Дон-Жуан какой-то, ни одной юбки не пропустит. Мука какая!
Он даже позеленел от злости.
— Вы можете быть серьезной?
— Уж куда серьезнее! Сердце кровью обливается.
— Хватит! Я зашел, чтобы предупредить вас, что я иду в политотдел базы и признаюсь во всем. Пусть хоть в рядовые разжалуют, но я не буду чувствовать себя подлецом.
Я не на шутку перепугалась и начала уговаривать старшего лейтенанта подождать хотя бы три дня. Я обещала, что, перейдя к нему на батарею, буду тише воды и ниже травы. Еле-еле уломала его. Но сердце заныло в горестном предчувствии, потому что я видела, как неохотно Адамов согласился подождать.
К тому времени я уже стала выходить на обед. Коком у нас был парень из Томска, поэтому он звал меня землячкой и старался накормить повкуснее. Окно раздатки было прямо возле матросского стола. Немного правее стояли столики командного состава.
в этот день я пришла раньше других и села у самого края. Мой земляк выглянул в окошечко и сказал:
— Возьми-ка кружку под компот.
Кружек у нас было мало, и обычно из них пили «сча-стлнвцы», а все остальные хлебали компот или чаи через край из мисок. Я взяла две кружки, протянутые коком. Ребята уже усаживались за стол. Олюнчик сидела на противоположном конце.
— Нина, у тебя лишняя кружка, дай мне, — попросила она.
Я поднялась, чтобы она могла дотянуться, но в это время Белога сильно ударил меня по руке.
— Ты что, спятил? — разъярилась я.
— Не хватало, чтобы ты ухаживала за этой…
— Замолчи! — заорала я. — Ты не имеешь права так говорить. Ты комсорг, и вообще ты ничего не знаешь!
— Вся часть знает, — вмешались другие ребята, — только ты как слепая. Она же нахально отбивает у тебя мужа, пользуясь тем, что ты лежишь больная.
— Олюнчик, — попросила я ласково, — не обращай на них внимания. Пойдем в кубрик.
За столом уже стоял невообразимый шум. Выскочили из-за своих столов офицеры.
— Нет, я никуда не пойду, — сказала, бледнея Олюнчик.
Я поняла, что ее довели до крайности, и она сейчас не посчитается даже со своим ненаглядным Адамовым.
— Олюнчик, — громко сказала я, стараясь перекричать ребят, говоривших уже черт знает что. — Олюнчик, пойдем, я тебе говорю. Я скажу что-то очень важное.