Девчонки на войне
Шрифт:
Беда не в том, что бьет бензин, хотя само по себе это большая неприятность. Беда в том, что самолет мог вспыхнуть в любую секунду, а Кате надо продержаться еще минут десять. Она не может выйти из строя, ей надо отбомбиться, да и обороняться от атак «мессеров» легче рядом с друзьями.
Женя снова оглянулась, но самолеты, следуя ее маневру, то опускались, то поднимались, как на невидимых волнах, и она не увидела самолет Кати.
— Где Федотова?
— Держится, — донесся бесстрастный голос штурмана.
«А я на днях Тоню Хохлову, стрелка-радиста Кати, отчитывала, —
— На самолете Долиной горит правый мотор, — услышала она опять голос штурмана. — Мы сбили два «мессера». Атакуют снова.
— У Маши?!
Но штурман уже приник к прицелу. Группа выходила на боевой курс. Жене хотелось спросить штурмана о Маше, но прозвучала его команда:
— Боевой! Курс 282!
Теперь Женя не сможет уже ни оглянуться, ни спросить штурмана о ведомых: она не сможет помочь и стрелкам: она должна выдержать режим бомбометания. Никаких маневров, никакого спуска или набора высоты. Стрелки приборов должны стоять неподвижно.
«Лево пять градусов! Еще чуть-чуть! Так держать! Так держать», — говорила она сама себе, стараясь отогнать мысли о Маше и Кате. Еще две-три минуты, и Женя сможет опять маневрировать. Если бы девчонки выдержали эти минуты в строю! Горят ведь! Не струсят ли и, бросив машину вниз, помчатся к земле, к линии фронта? Что с ними будет?
Она не могла ни повернуться, чтобы увидеть самолеты, ни спросить о них штурмана: его нельзя сейчас отвлекать, он у прицела и тоже не видит идущих позади ведомых.
Впереди справа, почти рядом с ее самолетом, мелькнул Ме-109, и Женя в одно мгновение увидела черные кресты на обрубленных крыльях и пригнувшуюся фигуру летчика. Черный дым бил снизу самолета.
«Еще один горит!» — хотелось ей крикнуть. На носу и на верхней губе выступили капли пота, стекали вниз по подбородку. Было неприятно и щекотно, но она не смела даже тряхнуть головой, чтобы сбросить их. Внизу мелькали обрывки облаков, квадратики станицы медленно ползли по красной курсовой черте, проведенной по прозрачному полу кабины.
Почти рядом с консолью левого крыла рванулся снаряд. Черный дым смешался с набежавшей облачностью, в кабину пахнуло порохом, и у Жени запершило в горле.
«Скоро ли? Что-то сегодня, как никогда, долго мы летим на боевом курсе… Или мне кажется?»
Она раньше почувствовала, прежде чем услышала, команду штурмана. Самолет легко подбросило вверх на несколько метров.
— Бомбы сбросили! Фотографирую!
Еще минута… Долгая, как осенний тоскливый день…
— Как ведомые? — не выдержала Женя.
— На местах, — оглянулся на мгновение штурман. — Все на местах.
Высотомер показывал шестьсот метров. «Только бы не растерялись… Еще немного, и они могут выйти из строя. Успеет ли выпрыгнуть экипаж Маши с парашютами? Или попытаются сесть?» Женя не думала сейчас о себе, о том, что и она в любую минуту тоже может быть прошита пулеметной очередью. Такая мысль просто не приходила ей в голову. Ей хотелось
Атаки истребителей продолжались. Из облачности вывалилась еще одна группа «мессеров», они замелькали совсем рядом, словно иглами прокалывая строй эскадрильи со всех сторон.
— Сколько же их всех?!
— Не знаю, много…
— Конец режима! — добавил штурман. — Разворот!
Женя облегченно вздохнула. Теперь ей не нужно было держать свое внимание только на приборах, и она оглянулась впервые за эти тяжелые минуты. Справа она увидела самолет Маши Долиной. На ее машине горели уже оба мотора. Зловещее пламя било снизу, охватывая фюзеляж, неслось огненной струей к хвосту самолета. Рядом с ней, прижавшись, летел самолет Тони Скобликовой, позади него тянулась прозрачная полоса: выливался бензин из пробитого бака.
Женя уменьшила скорость. Стрелка на приборе уперлась в отметку 300. Меньше нельзя. Но и это облегчит летчикам подбитых машин полет в строю. Почти незаметно, с небольшим креном ввела она свой самолет в разворот, то уменьшая скорость, то чуть выходила вперед, сама подстраивалась к ведомым. Слева дымил самолет Ольги Шолоховой, дальше, рядом с ней, за машиной Кати Федотовой тоже тянулась белая полоса. Бил ли это бензин или стлался дым позади, Женя не смогла разглядеть. У нее заныло сердце. Четыре экипажа!
«Сгорят! Если пламя на самолете Маши перекинется на перкалевые рули глубины, машина станет неуправляемой. Тогда экипажу не выбраться!»
Все еще оглядываясь, она переключила переговорочное устройство и вызвала радиста. В наушниках шлемофона зазвучал тревожный сигнал.
— Передай Долиной: немедленно выйти из строя, экипажу покинуть самолет на парашютах!
Линия фронта прошла внизу, и через несколько секунд Женя под своим самолетом через прозрачный пол увидела горящий самолет Маши. «Мессеры» продолжали атаковать его. Почти вслед за Машей вышли из строя Катя Федотова и Гоня Скобликова, а через несколько секунд самолет Ольги Шолоховой, качнув крылом, резко ушел под строй. Только пять оставшихся самолетов продолжали лететь рядом, все так же тесно прижавшись друг к другу.
Облака по-прежнему давили к земле скучным, серым покрывалом. Мелькали внизу потемневшие поля и овраги. Только слева, почти касаясь земли, плыла раздутая темная туча. Женя молчала. На доклад штурмана о том, что задание выполнено и бомбы легли точно в цель, едва кивнула головой.
«Наверное, я не справилась как ведущий, — с тоской думала она. — Потерять в одном воздушном бою четыре самолета! А может быть, и четыре экипажа! Такого в полку еще не было…»
Женя почти не сомневалась, что потеряла все четыре машины: найти подходящую площадку, а в лучшем случае выйти на один из прифронтовых аэродромов, не растеряться и посадить подбитые или горящие машины было делом нелегким даже для опытных летчиков, много летавших. А ее девчонки…