Девиация. Часть первая «Майя»
Шрифт:
О Майе если и вспоминал, то с чувством вины и обиды. Вины – из-за дурного поведения, раззадоренного Юркиными подначками, а обиды – что простила меня, словно ребёнка капризного.
Перебирая в памяти пазлы нашего неудачного свидания, складывая их, зло распорашивая, понимал: предстаю в той нелепой картине жалким просителем,
Лучше бы она меня не прощала.
Наведалась Майя в Городок через месяц, на выходные, четырнадцатого сентября. О том узнал лишь на второй день, в воскресенье, когда обратно собралась уезжать.
Позвонила: совсем не властно, с девичьим придыханием залепетала о киевских новостях, о том, как скучала, что хочет меня увидеть, предложила встретиться возле автостанции.
Я молча выслушал, дивясь разительной перемене. Хотел трусливо отказаться, сославшись на придуманную занятость, но не смог, пообещал и пошел. Считая себя порядочны, или желая таким казаться, я не мог не пойти, после того, что между нами БЫЛО. Стыдно вспомнить, что между нами было.
Я пошёл. Цветы купил. Выходило, что теперь она моя девушка. По дороге всё думал: почему Майя так переменилась и почему она моя девушка?
Юрка ещё раньше пытался мне растолковать о возможном развитии наших отношений, когда, в конце августа, после Майиного отъезда, заглянул проведать. Не терпелось своднику узнать о моих мытарствах.
– Ну что? – спросил Юрка, когда мы закрылись в келье, подальше от маминых ушей.
Я не ответил. Принялся сгребать со стола книги.
– Видимо – ничего, – заключил Юрка. – Долго над ответом думаешь.
Я молчал.
– Ты ей про Гегеля рассказывал?
– Про Гайдна.
– Один чегевара! Эх! Пропала наливочка! Лучше б я под неё
– Сам же свёл…
– Свёл-развёл! Я тебя познакомил, чтобы не смотреть на твой кислый портрет! – отчитывал Юрка. – Знаешь, как им, недотрогам, хочется, но – нельзя. Мне одна рассказывала…
– Хватит! И так тошно, – огрызнулся я, швырнул собранные книги. Те обиженно трепыхнули, свалились на пол.
Юрка замолк на полуслове. Я с девушками нерешительный, но в ухо могу заехать.
– Натиск и напор пробовал? – спросил боязливо.
– Пробовал.
– Слабо пробовал… У тебя наливочки не осталось?
– Полбутылки.
– Неси остатки! Помянём твою загубленную юность.
Я присел, неторопливо собрал книги, аккуратно сложил на табурет. Лишь затем вынул из тумбочки недопитую бутылку, выставил на стол, достал конфеты, две рюмки. Отвернулся от натюрморта – один вид былого пиршества навевал грусть.
Юрка ожил, загреб бутылку, плеснул по-полной.
– Ну, чтобы стоял, и были! – сказал торжественно. Опрокинул одним махом, блаженно поморщился.
Я неспешно выпил, отставил рюмку, вылупился на довольную рожу профессора девичьих наук.
– У вас вообще НИЧЕГО не было? – осторожно спросил Юрка.
Боится праведного гнева. Зря. От выпитой наливки горячая волна разлилась по телу, умиротворила, настроила на философский лад.
– Чуть, – признался я.
– Что – чуть?
– Обнялись.
– А потом? – Юркины глаза заблестели.
– А потом она сказала: «Нет!».
Юрка сочувственно посмотрел на меня, как на больного. Покачал головой.
– Если б мужики после первого бабского «нет» отступали, то на земле давно б тараканы хозяйничали.
Конец ознакомительного фрагмента.