Девица с выкрутасами

Хмелевская Иоанна

— Все дружно показывают, что четверть в графинчике и пол-литра в бутылке. А что?

— А то, насколько я понимаю, всё обвинение строится на Стасиной правдивости?

Кайтусь взглянул на подающую пиво официантку, посмотрел вдаль, посмотрел на Патрицию, и ему почти удалось скрыть обуревавшие его чувства недоверчивости, подозрительности и неуверенности.

— Надо же на чём-то основываться, — холодно произнёс он. — Вот мы и основываемся на том, что Стася говорит правду.

— Уж больно мутная эта правда.

—

Это ещё почему?

— Да концы с концами не сходятся. По версии Климчака и Гонораты Гонората не пила, невеста в кухне не пила, всю водку выдули Стася, Павловская и Климчак…

— Под печенье…

— …после чего Стася наклюкалась. Ничего удивительного. Со слов Стаси же, выходит, что Гонората пила как лошадь, Павловская с Лёликом тоже не отставали, а ещё и невесту поили. Сама же Стася едва пригубила. Тогда, спрашивается, чем же она так набралась?

— Но она же не спорит, что пила!

— Сколько? Давай подсчитаем. Всего у них было четвертинка и пол-литра. Пол-литра — это двенадцать рюмок…

— Откуда ты знаешь? — с ходу заинтересовался Кайтусь.

— Я в своё время специально измеряла. Четвертинка — это будет шесть, итого — восемнадцать. На пятерых приходится по три рюмки и паре капель на нос.

— Если организм очень остро реагирует… — начал Кайтусь и заткнулся, получив свою порцию оладий.

Патриции оладьи не помешали.

— Но Стасин не реагировал, будь она, как утверждают, горькой пьяницей, уже закалился бы.

— И что тогда?

— А то, что она должна была у Климчаков выпить больше. А если бы Стася выпила больше, то кому-нибудь другому досталось бы меньше, это вам не Кана Галилейская, и алкоголь там чудесным образом не размножался. Выходит, или Гонората и вправду не пила, или Лёлик невесте водку не выносил, или и то и другое сразу. А значит, Стася лжёт!

— Сама призналась, что Климчак принялся к ней клинья подбивать после четвёртой рюмки. А в придачу пила на пустой желудок, а что и того хуже, закусывала печеньем!

Патриция задумалась.

— А знаешь, ты, пожалуй, прав. По показаниям сама заявила Гонорате, что ей от печенья плохо стало, и оказывается, обе сказали правду.

— Ага, признаёшь! — обрадовался Кайтусь, но радость его оказалась недолгой.

Патриция не сдавалась:

— Что вовсе не противоречит тому, что могли эти три четверти литра вылакать вдвоём, без посторонней помощи, только Карчевская и Стася. И чего стоит тогда хвалёная Стасина правдивость?

Кайтусь почувствовал вдруг, что здорово устал. Слишком много навалилось всякой дурной игры, вранья и подковёрных махинаций. Любимая стихия оказалась неожиданно утомительной, и он решился на откровенность:

— Так и быть. Скажу правду. По первоначальным показаниям Климчака, которые он потом многократно повторял, никакой водки он Карчевской не относил, а те две рюмки,

с которыми вышел, сам и тяпнул. Он же с самого начала заявлял, что устал после работы и проголодался, а раз уж получил выпивку, то хотел закусить. Не печеньем же! В кухне было мясо — жареная свинина с лучком да с картошечкой. Мамаша Климчакова своих уработавшихся мужиков кормила основательно. Стасе это в голову не пришло, вот она и совершила ошибку.

Патриция достаточно хорошо знала Кайтуся, чтобы чувствовать, когда он врёт. На этот раз не врал. И делал это весьма неохотно.

— Так почему же он этого суду не сказал? Ни он, ни его девицы?

— Чтобы выставить Стасю лгуньей. А при случае девицы хотели и Карчевскую замазать. Стася не знает, кто ту водку выпил, верит, что невеста.

— Ясно. Могла бы и сама догадаться. Откуда им знать, что весь этот процесс — одно большое надувательство…

Патриция без всякого предупреждения резко сменила тему:

— Ладно, чёрт с ней, с водкой. Ты, понятное дело, был на осмотре места преступления?

Кайтусь чуть не подавился куском оладьи. Он тихо надеялся, что Патриция не станет об этом спрашивать и довольствуется одной маленькой правдой. Господин прокурор принялся лихорадочно соображать, что бы тут соврать, но, как назло, в голову ничего не лезло, ведь она, на худой конец, в любой момент могла съездить туда сама и увидеть всё собственными глазами. Мало того, могла и защитника с собой прихватить!

— Ну был. Видел я это место. И что с того?

— Он взял её за руку, два шага, и она уже оказалась за калиткой. Там так удобно подъехать? Улица?

Кайтусь постарался прикрыть смущение пренебрежением и равнодушием:

— Никакой улицы нет, но подъехать можно. По просёлку. Если постараться, можно и к самой калитке, но быстро развернуться, это уж дудки, признаю, тому на «Варшаве» здорово пришлось попотеть.

— Если вообще подъезжал, — усомнилась Патриция. — Так я и вижу таксиста, который в ночи будет соваться на просёлочную дорогу, где нет разворота. Сколько там до улицы?

— Как минимум метров сорок, — неохотно признался Кайтусь. — Что вовсе не доказывает, будто не стал заезжать. В конце концов, ведь те две всё же вышли и на том же такси уехали!

— А надо было отыскать таксиста, а не плакаться на разыгрываемые спектакли! Хороши следователи, нечего сказать… За сорок метров Стася десять раз могла прийти в себя! А что это за россказни, кто где сидел? По показаниям правдивой Стаси выходит, что Климчак спереди. Как же, кто рядом с водителем, тот и платит! А Гонората, что, со слов Стаси, пила, как губка, с заднего сиденья называет адрес, показывает дорогу, платит, отпирает калитку… Чушь! Как ты это себе представляешь? В стельку пьяная Гонората даёт указания, а Климчак рядом с шофёром, что? Спит?