Девица с выкрутасами
Шрифт:
— Значит, они должны были её напоить, чтобы не сопротивлялась?
— Ну да. Только она… он ей тоже нравился.
Стасиным увлечением Кайтусь пренебрёг.
— И они с самого начала планировали вывезти её на дачу?
— Ну… да… думали… где бы так…
— И выдумали собаку с капустой, — горько пошутил защитник, что Кайтусь тоже проигнорировал.
Ассоциация капусты с собакой, видать, окончательно добила судью, и он, резко прервав слушания, рявкнул, что судебные прения состоятся завтра в девять
Патриция решила в Варшаву не возвращаться.
Приглашение пани Ванды было действительно, а поболтать с ней следовало серьёзно, основательно и по душам. Кроме того, не мешало выцарапать глаза вконец изовравшемуся Кайтусю, а имелись все шансы, что он появится в доме гостеприимной прокурорши. Как и господин адвокат. Но поскольку сторонам предстоит основательно подготовиться к завтрашнему переливанию из пустого в порожнее, оба должны прийти позже. Хотя с таким же успехом могли бы на прениях вообще ничего не говорить или продекламировать монолог Гамлета. Эффект получился бы ровно тот же.
Покидая зал в достаточно большой компании участников эпохального процесса, Патриция вдруг сообразила, что приехала она сюда вовсе не для борьбы с Кайтусем, а для выяснения, имело ли место изнасилование? И до сих пор не разузнала никаких подробностей о всех заинтересованных лицах, даже не взглянула ни на кого вне зала суда. Напоролась, правда, на инструктаж Кайтуся, но вместо того, чтобы хорошенько подслушать, почувствовала, видите ли, отвращение и гордо удалилась. Совершенно непростительное поведение для профессионального журналиста!
Публика не спеша спускалась по неудобной лестнице. Перед Патрицией шли Стася с Мельницкой. Подруга выговаривала потерпевшей:
— …надо было сначала со мной! Что ж ты сразу к этой скандалистке помчалась, зачем тебе такая огласка!
— Откуда мне было знать, что она такой шум поднимет, а она его знала лучше всех… Ну, и уговорила меня… И вовсе я не хотела, чтобы так вышло…
— Ты хотела полюбовно?
— Ясное дело!
— Теперь уже, наверное, поздно…
За собой Патриция слышала Гонорату и Павловскую. Судя по разговору, горе-заговорщицы тоже были недовольны:
— Отец разозлится, если Лёлика снова посадят, — огорчалась Гонората. — Сколько ещё отделки, а Лёлик хорошо работал, быстро шло. Теперь придётся рабочих нанимать.
— Ерунду городят, а не знают, что она сама хотела, — сердито критиковала ход слушаний Павловская. — Всё Лёлик да Лёлик, только о нём и болтала.
— Пьяная была.
— Что у трезвого на уме…
— Одно утешение, может, Элька не выдержит. Если отец её выгонит…
Патриция пропустила подруг вперёд, а за спиной теперь слышала обмен мнениями старшего поколения.
— …завсегда никому ни словечка, а теперича стыда не оберёшься…
— Да какой там стыд, ты что, Ганя, на весь город дивчина прославилась!
— Это всё Ядька растрепала, не иначе из ревности, ведь Стася сама из себя… Да ни в жизнь…
— А как она так не знала, что в нутре у неё не того… И только дохтур растолковал?
— Да кому ж было знать-то? А честная девушка за здорово живёшь по докторам не шастает. И вообще, оно такое бывает…
— Ой! Чуть не забыла! Мудракова сказывала, что завтра оковалок должны выбросить и ещё печёнку, да только немного. Надо, выходит, пораньше…
Спускаться медленнее Патриция уже не могла, и так останавливалась, почитай, на каждой ступеньке, прикидываясь хромой. Её обогнали ещё три человека.
— …свинья он паршивая, что тут скажешь! Мало ему было обычных потаскух, что сами набиваются, так ещё и ссильничал…
— …молодец деваха, своего не упустит…
И напоследок кто-то злобно прошипел сверху:
— Проваливай, шалава!
Лестница кончилась. Мимо Патриции прошмыгнула в слезах разъярённая Карчевская. Внизу, уже стоя в холле, журналистка оглянулась и с изумлением увидела последнюю пару, спускавшуюся по лестнице. «Греческий профиль» с Зажицкой.
Ни минуты не раздумывая, она направилась к той самой двери, за которой «греческий профиль» подслушивал Кайтуся и Стасю. Постояла, подождав, пока эта исключительно неподходящая друг другу пара вышла на улицу, а затем последовала за ними. Эти двое свернули налево и шли как-то очень странно: не понять было, вместе они или порознь?
Любопытство взяло верх. Патриция, стараясь не цокать каблуками, пошла следом и собственными глазами видела, как «греческий профиль» садится в итальянский «фиат», открывает пассажирскую дверцу и вежливо поджидает столь часто меняющую свои настроения любовницу обвиняемого.
Как написали бы в старинном романе, пелена спала с её глаз, и журналистка, немало времени посвятившая судебному репортажу, стала понимать, какие заоблачные сферы затрагивает этот провинциальный процесс.
Домработница пани Ванды запекла мясо с черносливом. Божественный запах привлёк даже хозяина дома, но главной задачей этого фантастического блюда было успокоить разбушевавшиеся страсти. С чем оно в основном и справилось. Во всяком случае, господин адвокат, подобрев после еды, предпочёл со стороны наблюдать, как Патриция с Кайтусем выклёвывают друг другу глаза. Пани Ванда с удовольствием подливала масла в огонь:
— Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь. Пани Патриция, что вы на это ответите?