Девичье поле

Тихонов Алексей

— Благодарю вас.

Соковнин тоже встал и, чтоб в своём положении хозяина не оказаться грубым с гостем, пожимая протянутую ему Фадеевым руку, задержал её в своей руке долее обыкновенного и дружески произнёс:

— Вы не рассердитесь на то, что я сказал вам… Мне просто немножко стало за вас досадно, что вы так… готовы перед всяким обнажать то, что я считал бы своим святая-святых.

Фадеев посмотрел на приятеля, его взгляд стал мягким, спокойным, и, помолчав, он уже своим обычным восторженным тоном сказал:

— Вы

для меня не всякий.

Соковнин улыбнулся:

— Благодарю за… дружеское внимание… Ну, да оставим это — что там ещё!.. Так завтра, стало быть, увидимся у Гурьевых? Я приеду туда, вероятно, ещё раньше вас.

Они распрощались.

С тех пор, как все гостившие в Девичьем поле на святках уехали, — кто после Крещенья, кто ещё после Нового года, — Соковнин и Фадеев собрались поехать к Гурьевым завтра, в воскресенье, впервые. Впервые же за все время поехали они туда, не вместе: случайно Фадееву понадобилось в этот день поехать в город.

И когда Соковнин подъехал теперь один к Девичьему полю, у него вдруг стало так хорошо на душе, как давно не бывало. Как будто он не из дому в гости, а домой, к домашнему теплу и уюту, из далёкого скучного путешествия ехал. И он, с снисходительной улыбкой говорил сам себе: «Да, должно быть я таки порядочный семьянин!»

Но в это тёплое чувство тоненькой, но ощутительной струйкой холода вторгалась мысль о Фадееве.

Ему теперь уже немного досадно, что он вообще ввёл Фадеева в семью Гурьевых. Всегда привозил его с собой, своим дружески-покровительственным отношением к нему сделал его таким же своим человеком в Девичьем поле, как сам.

Когда, войдя в переднюю, он спросил Варю: «Дома?» — и в ответ услыхал: «Барышня только дома и Ирина Николаевна», — ему стало безотчётно приятно, что Фадеева нет с ним.

Лина, на звонок в передней, уже спускалась с лестницы из своей комнаты. Увидав Соковнина, она чуть заметно покраснела, и ему показалось, что она как-то необычайно приветливо встретила его взглядом и словом:

— Николай Николаевич! Здравствуйте! Что вас давно не видно?

— Как давно? С Крещенья, — говорил он тоже с заметной сердечностью. — Это вы называете давно?

— Конечно. Отчего вы не были в прошлое воскресенье?

Они перешли в гостиную.

— Я думал, что надо вам после праздничной страды и будничный отдых дать. А что, разве в воскресенье было что-нибудь или кто-нибудь?

— Нет, никого и ничего.

И, улыбнувшись, с милым, шутливым кокетством сказала:

— Просто, вас не было.

В глазах Соковнина блеснул огонёк удовольствия.

— Очень рад, что мои посещения вам приятны. Если б я это знал… Ну, да вот я и приехал. — И чуть дрогнувшим голосом, сам не замечая этого, спросил: — Вы одна домовничаете?

Лина просто ответила:

— Мама с тётей поехали в город, ненадолго. Тётя к обедне, а мама, уж заодно, там кое-кого повидать. Я с бабушкой. Вот сейчас будемте чай

пить.

Она позвонила.

— А пока — что же мы стоим? Сядемте.

Они сели в гостиной. Лина безразличным тоном спросила:

— А где же ваш Фадеев?

Соковнин с лёгкой усмешкой ответил:

— Почему мой?

Но если при его теперешнем настроении самый вопрос Лины не мог доставить ему удовольствия, то тон, каким он был предложен, и это слово «ваш» подействовали на него приятно-успокаивающим образом. И он, точно желая сохранить обоюдное безразличное отношение к этому вопросу, поспешил добавить:

— Он тоже поехал в город, а оттуда хотел заехать сюда.

Вошла Варя.

— Приготовляйте чай, — сказала ей Лина.

Варя повернулась. Но, прежде, чем она успела уйти, опять звонок в передней.

— Вот верно наши вернулись, — сказала Лина, оставаясь сидеть на месте.

Оказалось, приехал Фадеев. Лина встала ему навстречу, и, пока он раздевался в передней, она, не переступая порога гостиной, чтоб не оставить Соковнина одного, приветствовала Фадеева тем же задушевным тоном, как только что перед этим встретила Соковнина.

— А мы вас уже ждём, — сказала она ему на его «здравствуйте».

— Да? — с приятным удивлением спросил Фадеев. — Откуда вы знали, что я приеду?

Он вошёл в гостиную, протянул Лине руку и, с широкой улыбкой на раскрасневшемся от мороза лице, сказал:

— Здравствуйте ещё раз. — И, увидав Соковнина, воскликнул восторженно: — Ах, это Николай Николаевич сказал! — Он, с той же широкой улыбкой подошёл к Соковнину и поздоровался с ним.

Соковнин ответил корректно-дружеским взглядом и крепким, сердечным рукопожатием.

Фадеев, садясь, вслед за Линой, в одно из кресел у дивана, поближе к Лине, уже говорил радостным тоном человека, сообщающего приятные вести:

— А заметили, какие у меня холодные руки? «Экие морозцы стоят, прости Господи!» Крещенские! Вот в Крещенье была оттепель, зато теперь-то! Вот ведь это оказывается верно, что на каждую местность определённое количество тепла и холода в своё время непременно явится: опоздало на Крещенье, навёрстывает.

— Ну, что нового в городе? — прервал его Соковнин.

Фадеев, точно его разбудили, спросонок подумал, потом весело доложил:

— Да кажется ничего. Все на старом месте. А почта ещё не была получена.

Лина сказала:

— А мы с мамой вчера получили письма от Наташи.

На лице Фадеева появилось выражение приятного ожидания, Соковнин, слегка прищуриваясь, спросил:

— Что же пишет Наталья Викторовна?

— Пишет, конечно, о своих работах, о том, как опять всю её захватила парижская жизнь с её художественными интересами. Восторженное письмо. Читаешь и, право, начинаешь завидовать людям, которые всю жизнь могут вращаться в атмосфере искусства, дышать этим воздухом поэзии, красоты, творчества…