Девочка и мертвецы
Шрифт:
Скрипнула дверь, и Ионыч выключил радио. Грузно повернулся.
На пороге стояла Катя.
— Пришла? — угрюмо спросил Ионыч.
— Пришла, — прошептала Катя, ковыряя ботиночком щель между досками. — А вы почему здесь, дядя Ионыч?
— А где же мне быть? — притворно удивился Ионыч.
— Вы же в Лермонтовку собирались…
— Собирался, да что-то передумал, — заявил Ионыч, вставая. Окинул Катю подозрительным взором. — Расставила капканы?
— Расставила, дяденька.
— Это
Катя вспыхнула, подхватила книгу, прижала к груди. Ионыч подошел к девушке.
— Это… — прошептала Катя. Ионыч ударил ее по щеке. Катя не издала ни звука. Тогда Ионыч схватил ее за ухо, жестоко выкрутил и потащил девушку за собой.
— Я, значит, горбатюсь, здоровье убиваю, чтоб прокормить ее, а она тут литературным терроризмом занимается! — взревел Ионыч. — Литературные бомбы в подсознание приличных людей подкладывает!
— Это не терроризм, дяденька! — отчаянно закричала Катя, быстро-быстро переступая ножками. — Это книжка о Земле, которая родина всего нашего человечества!
— «Фсефо нафефо фелофефестфа», — передразнил ее Ионыч. — Слушать тебя, козу драную, противно!
— Но я…
Ионыч толкнул Катю в Федину комнату.
— На Федора лучше глянь, как он мучается, бедняга, пока ты тут со своими книжонками развлекаешься! — закричал Ионыч. — Или совсем совесть потеряла?
Катя упала на колени перед Фединой кроватью, уронила голову сокольничему на тяжело вздымающуюся грудь и зарыдала.
Федя погладил слабой рукой девушку по голове:
— Ну что ты, лапушка, не плачь, родненькая…
— Да что ты ее жалеешь?! — разъярился Ионыч. — Ты хоть знаешь, что эта чертовка за нашими спинами заговор плетет? Поганому мертвожопому наши человеческие жизни за гроши продает!
— Катя… — Сокольничий отвернулся. — Неужели это правда? — холодно спросил он.
Девушка вскочила на ноги, закричала:
— Да какой же это мертвяк? Это Марик! Марик! Ой… — Она сжала губы, отвернулась.
Ионыч сузил глаза, подошел к Кате и оттолкнул ее к стене:
— Пяткина внук, штоле, свиненок который? Вот ты с кем связалась, значит, коза рыхлопузая?
— Младший Пяткин за нами все эти годы следил, — охнул Федя и перекрестился. — Не иначе как в сговоре с дьяволом он!
— Я давно понял, что этот свиненок с нечистой силой водится, — небрежно заметил Ионыч. — Поэтому и взял на себя грех детоубийства: иначе могло очень много безвинного народу пострадать. Одно неясно: почему ему наша Катька помогает?
— Неужели обольстил дьяволенок девочку нашу? — выдохнул сокольничий и даже приподнял голову. — Катя, скажи честно: блудили?
Девушка с ужасом смотрела на него.
— Может
— Да как же я… — прошептала Катя. — Я ведь не знаю, не могу!
— Можешь-можешь, — сказал Ионыч. — Думаешь, я не видел, как ты простыни украдкой от крови стираешь? Месячные у тебя уже с год как, если не больше…
Катя покраснела до ушей:
— Это Маленький Мертвец ко мне по ночам приходит! — закричала она в отчаяньи.
Ионыч удивленно посмотрел на нее и захохотал. Федя угодливо захихикал, подавился слюной и закашлялся.
— Маленький Мертвец, скажешь тоже! — веселился Ионыч. — И вроде не дура, а как сказанет иногда!
— У меня честь девичья, не смогла бы я так!
— Тык-тык-тык, — Ионыч потыкал указательным пальцем левой руки в кружок из среднего и большого правой, — и честь твою на помойку можно выбрасывать, — заметил он. — И вообще, не перечь мне. Ишь, распоясалась!
Катя потупилась.
— Значит, так, — решил Ионыч, — будем твоего дружка на живца брать. Запрем тебя, Катюха, в чулане и подождем, когда мертвяк придет узнать, что с тобой приключилось; тогда-то башку ему и отстрелим, а тело сожжем, чтоб ни малейшего шанса ожить у свиненка не осталось.
— Но как же… — прошептала Катя.
— Заткнись! — прикрикнул на нее Ионыч и приказал: — Федя, отведи негодницу в чулан.
— Слушаюсь, Ионыч… — прошептал сокольничий, пытаясь подняться, но не смог, упал обратно на кровать.
— Тьфу, пропасть! — Ионыч пнул ножку кровати, схватил Катю за руку и потащил за собой. — Всё самому делать приходится!
Сокольничий молча наблюдал за ними; в мертвом мозгу прела мысль: почему этот мальчишка Марик с наступлением тепла не болеет? Как бы у него хитроумно правду выведать, прежде чем Ионыч ему башку снесет…
Глава четырнадцатая
Рыбнев напился. Вдребезги.
Забрался на детскую горку и что-то неразборчиво орал и крутил дули воображаемой бездне. Мимо проходил молоденький милиционер. Поправил фуражку, подошел к горке:
— Зачем буйствуем, гражданин?
— Бездну фигу с маком заставляем выкушать, — сказал Рыбнев, свешивая ноги с горки. Протянул милиционеру бутылку. — Хотите водки, товарищ милиционер? «Столичная», в самом Толстом бутилирована.
— Спасибо, но откажусь, — милиционер провел пальцем по тонким усикам. — А вы не узнаете меня, товарищ майор?
Рыбнев поперхнулся. Пригляделся — не узнал. Выпил водки прямо из горлышка, еще раз пригляделся — узнал.
— Лапкин? Ты, что ли?