Девочка и мертвецы
Шрифт:
— А-а-а-а-а…
— Ма-а-ачи!
— …а-а-а-а-а!
Стреляли, куда попало. Во всеобщем хаосе погиб капитан Мальчиков: его сразили пулей в грудь. Падая на пахнущий пряностями тротуар, он успел подумать, что умирает, как настоящий мужчина.
— С-цуки!
— Серые! Мертвяки вокруг!
Перестрелка продолжалась минуты три. Вскоре перекресток был усеян телами убитых и тяжелораненых. Лейтенант убедился, что Корпуса уже не оживить, достал пистолет, приставил ствол к виску
— Тьфу, напасть, — пробормотал лейтенант и опять нажал на спусковой крючок: осечка.
— Видимо, сам бог против моей смерти, — заявил лейтенант потрясенно. — А кто я такой, чтоб противиться божьей воле? — Уверенный, что выстрела не последует и в третий раз, лейтенант снова нажал на спусковой крючок: выстрел, однако, последовал. Лейтенант упал, как тонкая березка, подрубленная злым топором дровосека.
Из сеть-клуба на карачках выполз испуганный Захарчук. Увидел мертвые тела, почесал в затылке:
— Всех убила! — Он вздохнул. — А такой положительной барышней казалась.
Глава семнадцатая
Посреди ночи Рыбнева одолел кошмар. Рыбнев сел на кровати, вращая круглыми глазами, сжимая потными руками простыню. Отдышался. Прислушался: в соседнем номере гулеванили командированные. Подозрительных звуков не слыхать. И всё же Рыбнева не покидало чувство, что за ним следят. Страшная мысль терзала уставший разум: его нашли. Сейчас раздастся стук в дверь. Вот сейчас.
Но стук не раздался.
Рыбнев вышел на балкон — развеяться, покурить. Ночь была звездная. Над провинциальным городком Платоновском курились вонючие дымки. Запах стоял плотный, почти осязаемый: город славился бойнями, мыловарнями и колбасными заводами. Горели красные огни в районе неликвидных проституток. По рельсам тарахтели знаменитые ночные трамваи, которыми так гордятся жители Платоновска.
Рыбнев остановился в гостинице три дня назад. Он не собирался задерживаться, однако сильно простудился и проводил уже третью ночь в номере с окнами, заклеенными пролетарскими газетами. Как надеялся, — последнюю.
Докурив сигарету, Рыбнев метнул окурок в звездную ночь. И тут же заметил человека внизу. Человек прятался в тупичке, в тени мусорных контейнеров, напротив гостиницы. У Рыбнева екнуло сердце: не обмануло предчувствие! Его нашли и установили слежку!
Стараясь не выдать себя, он вернулся в комнату и, не включая свет, быстро оделся. Вышел из номера, огляделся: коридор пустовал. Рыбнев тщательно запер дверь. Остановился на минутку у двери, за которой гуляли веселые командированные. Прислушался.
Пьяный мужской голос надрывался:
— Все подонки, Лёха! Все!
«Вовсе и не все», —
— Пр-роклятье… — прошептал Рыбнев и по лестнице спустился в вестибюль. Он старался не думать о мертвой невесте, и голову чуть отпустило. Звякнув в колокольчик, Рыбнев разбудил портье, расплатился с ним и вернул ключи от номера. Портье зевнул:
— Уезжаете?
Рыбнев кивнул.
— Лучше б утра подождали, — заметил портье. — Междугородные автобусы с семи часов ходить начинают.
Рыбнев пожал плечами, и портье вновь уснул.
Рыбнев вышел наружу. Поежился от холодного пронизывающего ветра. Постоял на пороге, наблюдая за обрывками газет, ползущими по асфальту. Краем глаза уловил движение в темном тупике, но виду не подал. Сунул руки в карманы и пошел по улице, мимо тупика.
— Эй, гражданин… — раздалось за спиной.
Рыбнев не обернулся. По тротуару торопливо застучали каблуки.
— Да погоди ты!
Рыбнев сжал рукоять ножа, спрятанного за пазухой.
Мелькнула мысль: человек все-таки…
Потом другая: может, и не соглядатай, может, просто…
И, наконец, третья: после того как убил невинную машинистку Наташу, чего терять?
— Эй, граждани…
Рыбнев развернулся и всадил лезвие в темную фигуру.
Фигура как на автопилоте пробормотала: «Спичек не найде…» — и опустилась на асфальт нелепой загогулиной.
Рыбневу в виски будто цыганские иглы всадили. Он вытащил нож из поверженной фигуры и, пошатываясь, побрел вдоль стены.
Шел и думал: больно. Больно. Больно. Сашенька, как мне больно. Зачем ты покинула меня, радость моя? Почему ушла, счастье мое? Неправильно это. Жутко неправильно. Страшно больно. Ну, посмотри на меня: рассыпаюсь. Душа по капле выходит: скоро совсем не останется. Больно. Больно. Родная моя. Как без тебя больно. Как неправильно, как страшно, как одиноко. А помнишь, любимая, как снежком до заходящего солнца докидывал? Ради тебя докидывал. И сейчас могу. Только зачем? Больно. Ради кого? Больно. Больно. Больно.
Так думал Рыбнев, пока не добрался до автовокзала.
Уселся на пластмассовое сиденье в зале ожидания, опустил голову на грудь.
Ну а что такого? Сидит человек, автобуса ждет.
Утром подошел к кассе, протянул трясущейся рукой мелочь в окошко, купил билет.
И пока в Лермонтовку не приехал, больше ни о чем не думал.
Глава восемнадцатая
— …работники ФСД и милиции учинили взаимный перестрел, в результате которого погибло сорок три человека, включая…