Девочка и пёс
Шрифт:
– Великодушно прошу простить меня, госпожа Минлу, за то что позволил себе в третий раз обеспокоить вас, – очень церемонно произнес он. – Я просто заметил, что у вас никакой поварской утвари при себе и решил, что возможно вы проголодались. Я предлагаю вам разделить нашу скромную трапезу, она скорее всего не так изысканна, как вы привыкли, но достаточно сытна и обильна.
Девушка, сдерживая улыбку и опять же какой-то неясный позыв опустить взгляд ниже пупа голого мужчины, вежливо ответила:
– Благодарю тебя за приглашение, но я не голодна.
– Да? – Марат казалось немного растерялся. Он посмотрел по сторонам
– Что-нибудь еще? – Поинтересовалась девушка.
Молодой мужчина посмотрел на нее и приветливо улыбнулся.
– Третий раз я надоедаю вам и вы все еще не выказали явных признаков желания прогнать меня. Возможно я могу считать это знаком того, что в целом вы не против моего общества?
– Я думаю это довольно поспешное умозаключение, – ответила Минлу.
Марат чуть помедлил и сказал:
– Тем не менее, может быть вы позволите мне некоторое время побыть возле вашего костра?
Девушка, не сказав ни слова, жестом предложила ему располагаться на противоположной стороне.
Молодой мужчина опустился на корточки и протянул ладони к огню, с легкой улыбкой вглядываясь в мечущееся пламя.
Минлу подумала, что сейчас он похож на деревенских мальчишек, которых она видела в рыбацких деревушках Кирма. Вот так же они сидели у костра, улыбаясь и протягивая руки к огню, полные мечтаний и надежд. За исключением того, что на них хотя бы были подштанники. Казалось весь их счастливый мир заключается в этом костре, в людях окружающих его, в рыбе жарящейся на камнях и в страшных историях, которые они рассказывали друг другу. Девушка исподтишка поглядела на голого мужчину. Он представлялся ей довольно странным типом. Она не могла определить его возраст, может двадцать пять, может тридцать пять, когда он так мечтательно смотрел в огонь ему можно было дать и пятнадцать, но стоило чуть подольше всмотреться в его большие глаза и возникало ощущение чего-то темного, мудрого и глубокого.
– Почему ты голый? – Вдруг спросила Минлу напрямик, чего и сама не ожидала от себя.
Молодой мужчина поднял на нее взгляд. На какой-то миг весь его образ, плохо выбритое лицо, темные курчавые волосы, широкий нос, пухлые губы, большие глаза в которых плясали багрово-оранжевые блики пламени, произвели на нее отталкивающее впечатление. Безумец, вот что мелькнуло в ее душе, и тут же она почувствовала почти незнакомое ей за месяцы странствий ощущение уверенности в своей безопасности, очень приятное ощущение. Рядом с ней был огромный металлический пес и ей было надежно и спокойно рядом с ним. Она с тревогой подумала о маленькой девочке, которая конечно привыкла к этому ощущению, а теперь так внезапно лишилась его, оставшись один на один с этим безжалостным враждебным миром.
– Ваш вопрос звучит так, словно моя нагота это какая-то политическая позиция, вызов обществу, демонстрация какой-то идеи.
– А разве это не так?
– Нет конечно. Я голый потому что мне не нужна одежда. Только и всего.
– Здесь достаточно прохладно по ночам чтобы разгуливать нагишом, тебе так не кажется?
– Нет, мне так не кажется. Мне вполне комфортно. Но вообще мы живем гораздо севернее и там намного теплее чем здесь.
– Тем не менее, хотя бы штаны, мне кажется, тебе бы не помешали.
– Зачем? Чтобы соблюсти так называемые правила приличия?
– Хотя бы.
– Госпожа Минлу, человек слишком зашорен,
– И после этого ты утверждаешь что твоя нагота не демонстрация некой идеи? – Усмехнулась Минлу.
– Утверждаю. Мне просто не нужна одежда. Если вокруг станет действительно холодно, я оденусь. Кроме того, если вас это успокоит, среди моих спутников есть и одетые люди.
– А я вполне спокойна, – с ноткой холода ответила девушка. – Меня нисколько не волнуют религиозные фанатики, чтобы они не проповедовали.
– Простите пожалуйста, госпожа Минлу, я ни в коем случае не намеревался как-то задеть вас, – очень миролюбиво произнес Марат. – И поверьте, мы никакие не фанатики и ничего не проповедуем. Мы просто хотим быть счастливыми людьми. Вот и вся наша религия.
Некоторое время оба молчали.
– Счастья хотят все, – наконец проговорила девушка. – Можно сказать это единственная общечеловеческая религия.
– Да. Но только понимание счастья у всех разное.
– И какое твое понимание?
– Очень простое, как мне кажется. Человек должен делать все что ему захочется. Если это не мешает другим. Счастье – это быть свободным.
– Это всё?
– Всё. Остальное вторично.
– Неужели? А как же любовь, дети, семья?
– Причем тут это?
– Разве это не важно для человеческого счастья?
– Человек сам решает это. Но если отнять у человека свободу, любая семья станет ему в тягость. Человек должен следовать голосу своего сердца. Если счастливым его делает выращивание цветов, ему следует выращивать цветы. Если ему нравится ковать мечи, пусть он кует мечи. Если ему нравится заниматься любовью, пусть занимается любовью. Если его сердце радуется при виде любимой жены и любимого ребенка, ему следует быть с ними. Но главное чтобы человек сам сделал свой выбор, слушая только себя и никого другого. Если человек не сможет сделать счастливым себя, он тем более не сможет сделать таким кого-то еще.
– Значит главное сделать счастливым себя?
– Прошу вас, госпожа Минлу, не передергивайте мои слова. Главное чтобы человек был свободным и думал своей головой, чтобы он не руководствовался в своих поступках мнениями окружающих.
– Но разве это не есть основа нашей морали? Мнение большинства?
– А разве это не есть главная проблема нашей морали? То что она идет из вне, а не из глубины человеческой души. Если бы все придерживались простого принципа, озвученного мною ранее, мораль бы, как таковая, вообще была бы не нужна.