Девочка, испившая Луну
Шрифт:
Сумасшедшая вспомнила вес младенца на руках. Запах его кожи. Вспомнила то, как радостно новая пара ножек била её по рукам. Как ручонки изумлённо касались завитков маминых волос.
Она помнила, как прижимала её к груди, а спиной вжималась в крышу.
Вспомнила ноги на стропилах. Вспомнила, как сильно мечтала полететь.
– Птицы, - пробормотала она, когда улетала ведьма. – Птицы, птицы, птицы…
В этой башне не существовало времени. Здесь жила одна только потеря.
По крайней мере, сейчас.
Она смотрела на юношу, лицо которого сплошной пеленой покрывали шрамы. О, она жалела о шрамах! Она не хотела этого делать! Но он был добрым мальчиком,
Она смотрела на него – и смотрела на бумажного сокола. Она наблюдала, как тщательно он раскрывал плотные складки, распрямлял бумагу на камне. Там не было карты. Но были слова.
Не забывай, - говорила одна сторона.
Вот что я имею в виду – вещала другая.
И в её душе бились тысячи птиц, птиц из бумаги, птиц их перьев, птиц из ума и сердца, и они мчались по небу и парили среди прекрасных деревьев.
Глава 19. В которой есть путешествие в город Агони.
Для существ, что любили Луну, время промелькнуло словно пятно. Луна, однако, беспокоилась – ей словно никогда не исполнится двенадцать! И каждый день казался ей тяжеленым камнем, который следовало поднять на вершину невообразимо высокой горы.
И в тот же миг, каждый день росли и росли её знания. Каждый день мир и расширялся, и сжимался – чем больше узнавала Луна, тем больше разочаровывалась, сколького не знает. Она быстро училась, быстро разбиралась и быстро бегала – а иногда вспыхивала раздражением. Она ухаживала за козами, она присматривала за курами, присматривала за своей бабушкой, за её драконом и за её прекрасным болотным чудищем. Она знала, как задобрить молоко, как испечь хлеб и как сотворить какое-то интересное изобретение, как выстроить некое хитрое здание и как вырастить растения, и как отжать сыр и стушить рагу, как подпитать ум и душу. Она умела держать дом в чистоте, хотя, по правде, занималась этим не так-то уж и часто, шить платья и вышивать – и превращала узоры в восхитительную реальность.
Она была ярким ребёнком, опытным ребёнком, ребёнком, что любил и был любим.
До поры, до времени.
Но что-то пропало. Какой-то разрыв в её знаниях. Разрыв в её жизни. Луна чувствовала это. Она надеялась, что когда ей станет двенадцать, проблема попадёт, но нет. Она никуда не делась.
Вместо этого, когда ей наконец-то стало двенадцать, Луна заметила, что меняться всё стало совсем не в лучшую сторону. Она впервые в жизни стала выше собственной бабушки. Она стала более раздражительной. Нетерпеливой. Деструктивной. Она ругалась на бабушку. Она ругалась на болотное чудище. Она даже однажды крикнула на дракона, который был столь близок её сердцу, будто бы настоящий брат-близнец. Разумеется, после она извинилась перед каждым из них, но сам факт того, что раздражение неумолимо подступало, отменить было нельзя. И Луна задавалась вопросом, почему ей всё так сильно досаждает.
И ещё одно. Луна всегда считала, что прочитала каждую книгу в мастерской, а теперь вдруг стала понимать, что там их было много больше, и некоторые она и вовсе никогда не брала в руки. Она знала, на что они были похожи, знала, где они находились на полках. Но она не помнила ни единого названия, не могла вытащить из глубин памяти ни единого слова относительно их содержания.
Вскоре она стала замечать, что не была способна даже прочесть
И всё же.
Каждый раз, когда она пыталась смотреть на корешки, глаза словно скользили с одной стороны в другую, словно эта книга была сотворена из масла и стекла, а не из кожи и чернил. Этого не происходило, когда она смотрела на корешок "Жизни звёзд" или копии любимой Механики. Но некоторые книги оказывались столь же скользкими, сколь и шарики в масле. Более того, когда она наконец-то тянулась к одной из них, она находила себя вдруг необратимо потерянной – она словно засыпала и просыпалась там, где не бывала, она будто бы забывала о реальности. Внезапно, она понимала, глаза куда-то косили, голова кружилась, а в мыслях появлялись обрывки стихов или какая-то очередная дивная история, о которой она прежде ничего не слышала. Иногда она возвращалась в чувство спустя минуту, иногда – через пару часов или даже полдня, качала головой, чтобы не позволить собственному мозгу испортиться, иногда приходила в себя на земле и задавалась вопросом, что она так долго делала в этом месте.
Она никому об этом не рассказала. Не поведала бабушке, не нашептала на ухо Глерку. И Фириану, разумеется, не сказала ни слова. Она не хотела их беспокоить. Эти изменения казались слишком неловкими. Слишком странными. И поэтому она держала всё в секрете. До этой поры они иногда странно косились на неё, давали нечестные ответы на вопросы, словно уже знали, что с нею что-то не так… И эта неправдивость билась в её теле головной болью, от которой она никуда не могла сбежать.
Случилось ещё кое-что, когда Луне исполнилось двенадцать – она принялась рисовать. Она рисовала постоянно. И бездумно, и когда была в осознанном состоянии. Она рисовала лица, места, мельчайшие детали растений и шерстинки животных, там тычинка, сям лапа, а вот – сгнивший зуб слишком старой козы. Она рисовала звёздные карты и карты свободных городов, а ещё - карты мест, что существовали исключительно в её воображении. Она рисовала башню с каменной кладкой и бесконечными коридорами, лестницами, что переплетались в её глубинах, и башня нависала над городом, залитым туманом. Она рисовала женщину с длинными чёрными волосами. И людей в мантиях.
Бабушка могла лишь без конца давать ей бумагу да перья. Фириан и Глерк сделали карандаши из древесного угля и камышей. И она никогда не могла насытиться.
Позже, в этом же году, Луна со своей бабушкой вновь отправилась в Свободные Города. Её бабушку там всегда очень ждали. Она проверяла состояние беременных женщин и давала советы акушеркам, лекарям, аптекарям. И хотя Луна прежде любила Свободные Города по ту сторону леса, на этот раз путешествие казалось для неё тягостным.
Её бабушка, стабильная, будто валун, за всю жизнь Луны впервые начинала слабеть – и беспокойство Луны о её здоровье кололо кожу бесконечными шипами на её платье.
Ксан хромала весь путь, и от этого становилось только хуже.
– Бабушка, - промолвила Луна, наблюдая за тем, как её бабушка содрогалась на каждом шагу. – Ну почему ты всё ещё ходишь? Тебе давно уже пора просто сидеть! Я думаю, для тебя просто необходимо – присесть прямо сейчас, в эту минуту! Вот, только посмотри. Давай зайдём, немного посидим, и тебе станет много лучше.