Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье

Валенте Кэтрин М.

– Они будут петь Гимн Бессонного Труда, – настаивала на своем Вице-Королева. – Они начертают Тревожные Руны.

– Ну, не раньше, чем прочтут Заклинания Умиротворения Душ! – проревел Герцог. – Пока не овладеют Ремеслом Успокоения.

Даржилинг притопнула изящной ножкой по ковру.

– Терпеть не могу кофе по-турецки, – призналась она.

Кофейное Зернышко тряхнула мускатными кудряшками и презрительно посмотрела на сестру.

– А я ненавижу Лимонный Шабаш, – парировала она.

– Рано или поздно они обе поймут, – смеясь сказала Вице-Королева и примиряюще подняла руки. – Вот видишь, все пошло не так! В старые времена Кавалерия Робусты и Ромашковые Бригады рвали друг друга на куски. Мы, сторонники Мокрой Магии, все роялисты. Мы верны своим убеждениям. Мы жили в Волшебном Подземелье с тех пор, как на небо подвесили звезды,

и пребудем здесь после того, как они перегорят. В конце концов, кофейное дерево вырастает из-под земли, да и чайные кусты тоже! Это мы упрашиваем их расти, мы объясняем им, какими они станут. Нас тут, внизу, великое множество. Вот это Барон Портвейн. – Она указала на мужчину с фиолетовой кожей. – Этот, рогатый и бледноволосый, – из Молочных Уолдгрейвов; с пшеничными волосами – Фараон Пива; тот, кто отплясывает на столе, – Дофин Джина. А вон та брюнетка с какао-бобами вокруг талии – это могущественная и чрезвычайно популярная Шоколадная Инфанта. Мы практикуем Мокрую Магию – сложную, глубокую, мистическую, ту, которую так трудно удержать в руке, но зато в животе она приносит наслаждение. Кофе – лучшее из ее проявлений, это очевидно. Этот напиток бодрит и оживляет, потому что и сам он немножко живой.

Маття потянула мать за мерцающую юбку.

– Чай тоже живой, мамочка. Поэтому у нас и бывают званые чаепития. Чтобы чаи могли играть вместе и рассказывать друг другу свои секреты.

Вице-Королева подхватила зеленовласую дочку на руки.

– Конечно, мой листочек. Если речь идет о чае, кофе и прочих наших жидких чарах, то для достижения наилучшего эффекта напиток должен идеально соответствовать пьющему. Если выбор правильный, то, пока ты пьешь кофе, он успевает получше тебя узнать, чтобы любить тебя и славить твои победы, даровать тебе храбрость и отвагу. Чай будет желать тебе добра и ограждать от страхов и печалей. Послеполуденный чай – это что-то вроде спиритического сеанса. И, наконец, чаинки, оставшиеся на дне твоей чашки, – это не то чтобы предсказания в чистом виде, но чаепитие пытается говорить с тобой, сообщить тебе что-то тайное и важное, то, что останется только между вами. Не обижайся на моего супруга за то, что он вел себя слегка неуклюже, – он ведь Герцог, а Герцоги – это медведи нашей аристократии. Он всего лишь хотел выяснить, какой чай подходит именно тебе.

Сентябрь вспомнила свои желто-розовые чайные чашки, оставшиеся в раковине на кухне, и как она их ненавидела, и прилипшие ко дну комки чайных листьев. Теперь, когда она узнала, что чай – это живое существо, которое желает тебе добра, ей стало неловко.

– Я не хочу быть Принцессой, – сказала она решительно. – Вы не можете меня заставить. – Она очень хорошо знала, что бывает с принцессами, поскольку о принцессах часто пишут книги. С ними либо приключается что-нибудь ужасное: то похитят, то проклянут, то пальчик уколет и отравится, то в башню запрут, – либо они сидят сложа руки и ждут, пока принц доберется до конца сказки и решит наконец, что пора жениться на принцессе. Сентябрь не желала иметь ничего общего со всем этим принцессизмом. Если уж так необходимо в это ввязываться, лучше быть Королевой. Однако мысли о Королеве снова приводили ее к Хэллоуин, и рука крепче сжимала чашку.

– Пожалуй, мы могли бы называть тебя «Сентябрь, Девочка из Верхнего Мира», хотя это и заурядно звучит. – Герцог почесал свой длинный нос.

– А если назвать ее Рыцарем? – застенчиво предложил Аэл.

Сентябрь на секунду оживилась, но память о ее тени все еще не покидала ее, и она снова поникла.

– Я была Рыцарем, – сказала она. – Это правда. Но с тех пор прошел целый год. И меча у меня больше нет, нет даже Ложки, и миссии у меня нет, кроме желания исправить то, что я сама натворила, – а рыцари обычно совершают подвиги, чтобы исправить то, что натворили другие. Я даже и не знаю, рыцарь ли я или уже нет. Рыцарь должен торжествовать после своих приключений, и я вроде как тоже торжествую, но из-за всего того, что случилось потом, мне странно и неловко.

– Считаю своим долгом сообщить, – молвила Вице-Королева таким тоном, каким матери пытаются отговорить детей от слишком дорогих игрушек, – что рыцари – ужасный народ, когда узнаешь их получше. Да, в книжках сплошь сияющие доспехи и знамена, но когда доходит до дела, оказывается, что это тупые вояки, которыми вечно кто-то помыкает.

– Может быть… – В голове у Сентябрь начала формироваться странная идея, так же медленно,

как настаивается чай. – Если смотреть на все под углом, искоса и снизу вверх, как советует Герцог, и я больше не рыцарь, то, может быть, я могу вместо этого быть епископом? [1] В шахматах епископы ходят по диагонали и всегда нападают неожиданно, из-за угла.

1

Вы же помните, что мама довольно рано научила Сентябрь играть в шахматы. Поэтому Сентябрь хорошо помнит названия шахматных фигур. Но в Омахе некоторые фигуры называются не так, как у нас.

У них, как и у нас, есть король, королева и пешки. А вот нашего шахматного коня там называют рыцарем. Вероятно, раньше на коне сидел рыцарь, но потом потерялся. Наших слонов (или офицеров) называют епископами. Нам голова этой фигуры напоминает кивер, военный головной убор, а им – шапку епископа, митру. – Прим. перев.

– Мне кажется, у епископа должны быть сан и епархия, как у герцога – герцогство, и еще необходим эффектный головной убор. – Герцог Чаепитий указал на маленький чайник из тех, что были в руках у дочери, голубой со стальным отливом и гравировкой в виде облаков и ветров. – Но ты же ближе к Королеве Пустоты, чем кто-либо из нас, так что, полагаю, это дает тебе право титуловаться самостоятельно. Итак, Сентябрь, Волшебный Епископ Небраски, я заварю тебе «Долгий Сон Крокодила».

– Вздор, – отрезала Вице-Королева, у которой явно истощился запас терпения. Она выбрала из набора заварочных чайников кроваво-красный, с ревущими тиграми. – Ей ни к чему быть сонной мямлей! Ей нужно взбодриться, ей нужно самое яркое и самое жаркое из всех пробуждений, какие когда-либо протирали глаза спросонок! Я сварю ей «Пламенное Сердце Слона»!

Герцог приложил руку ко рту и дунул, будто посылая воздушный поцелуй, но это был не поцелуй, а струя чайных листьев цвета индиго и остролиста, которые устремились с его руки к чашке Сентябрь, пританцовывая в воздухе. Вице-Королева издала возмущенный крик и щелкнула пальцами. Из ее руки взвились кофейные зерна, вспыхнувшие розовым и мандариново-оранжевым, прямо в воздухе сами себя смололи в порошок и обогнали чай в гонке, зависнув над чашкой и опаляя приближающиеся чайные листья. Маття пожала плечами, явно присудив победу матери, и залила пылающий кофе кипятком из красного чайника, после чего предложила на выбор сахар и сливки. Сентябрь взяла и то и другое. Кофе в чашке расцвел черным с алой пеной, и в глубине его замерцали гранатовые язычки пламени. Сливки образовали на поверхности причудливые розовые облака, а когда они осели, из чашки показалась тонкая шелковая нить, будто это был не кофе, а чай из пакетика; она свесилась через край и распустилась изысканным пергаментным ярлычком, на котором значилось: ЧЕМ НИЖЕ УПАДЕШЬ, ТЕМ ВЫШЕ ВОСПАРИШЬ.

Граф ухмыльнулся.

– У сивиллы был похожий пакетик! – воскликнула Сентябрь.

Вице-Королева кивнула.

– Наши смеси повсюду, даже в верхней Волшебной Стране.

Сентябрь отпила. Огромная, громыхающая волна жара поднялась в ней и окатила снизу доверху. Даже корни волос стали горячими и будто потрескивали.

– Знаешь, Сентябрь, – Аэл (который, в отличие от ее Виверна в Верхней Стране, в основном довольствовался ролью наблюдателя) положил свой огромный темный подбородок ей на плечо, – епископ начинается с Е, и я мог бы много чего порассказать из истории епископов…

Однако реализовать эту возможность ему не удалось, ибо за соседним столиком поднялся нешуточный гвалт, от которого смешались чашки и блюдца. Все то, что прежде лениво тренькало и пиликало, вдруг взорвалось искрящимся облаком звуков и понеслось вскачь в поисках нового ритма. Вся семья Герцога, Аэл и Сентябрь обернулись – и все увидели одно и то же, но лишь Сентябрь ахнула и прижала ладони ко рту.

На столе вместе с Дофином танцевала тень марида, выбрасывая вверх длинные чернильные руки, выделывая дымчатыми ногами изящные коленца. Угольно-черный хвост волос развязался и мотался во все стороны, попадая в такт с виртуозной виолончелью гнома и с перестуком кофейных ложечек, на которых подыгрывал Фараон. По ярко-синим узорам, вьющимся по его коже, Сентябрь сразу поняла, что это Суббота, ее марид, – даже когда он совершил отчаянный прыжок в три оборота, чего от своего марида она никак не ожидала.