Девочка, Которая Выжила
Шрифт:
– Первое время в Макдаке будем работать, а потом откроем свой. – Нара щебетала, как случалось с нею только в редкие минуты совсем уже счастья. Так дизайн-бюро или кафе?
– Что свой? – Аглая почувствовала в горле что-то вроде горькой икоты.
Фома опять открыл печную дверцу, постучал кочергой по углям. По его багровым щекам пробегали оранжевые всполохи. В третий раз!
– Теперь можно, – он встал и потянулся к вьюшкам.
– Свой Макдак, – улыбнулась Нара.
Это ведь не сон?
– Ты ведь не сон? – крикнула Аглая подруге.
И проснулась. Нашарила телефон под подушкой. Времени было 04:20 утра.
В телефоне было сообщение от Рыжей
Рыжей Глаше Аглая написала «Спасибо». И еще написала отцу: «Пап, мне только что приснилось, что Нара жива и что они с Фомой уезжают жить на Мальту. Я там во сне очень за них радовалась, а теперь прям плачу, что это сон». Через секунду пришел ответ: «Бедный мой малыш». Еще через секунду: «Ты как? Хочешь, я приеду?» Аглая ответила: «Нет, спсб, я норм, просто поделиться с тобой». Легла и закрыла глаза, немножко надеясь опять попасть в тот сон, где Нара жива и уезжает с Фомой на Мальту.
Глава 16
Было 04:20 утра. Елисей написал дочери два сообщения и больше не смог уснуть. Он боялся. Но теперь уже не за дочь: в этот день часа через четыре ему предстояла операция – должны были разрезать глаз и вставить искусственный хрусталик вместо его собственного, пораженного катарактой. Бр-р-р! Разрезать глаз! Елисей поморщился и отправился на кухню жарить яичницу, потому что одинокому человеку ничего не остается перед лицом страха, как только готовить что-нибудь и есть. Выпить было нельзя. Кто ж тебя возьмет на операцию пьяным? Готовить и есть.
Елисей нарезал тонкими кружочками треть лука-порея, разогрел сковороду, бросил в нее лук, полил оливковым маслом и захотел жениться. Люди не для того ведь женятся, чтобы заняться сексом. Для секса жениться не нужно. Люди женятся ради обещания друг другу: «Я буду с тобой, когда ты станешь старым и когда тебе разрежут глаз. Всем будет наплевать на тебя, а мне будет не наплевать, пока смерть не разлучит нас». Он достал из холодильника три ломтика бекона, бросил в сковороду к луку. Бекон зашипел. Люди ведь женятся не ради совместного ведения хозяйства. Ради хозяйства жениться не обязательно. Важно обещать друг другу: «В пятом часу утра, любовь моя, в тот день, когда тебе разрежут глаз, я пожарю яичницу, как ты любишь, с беконом и луком-пореем. И во все прочие дни смятения и страха буду жарить тебе яичницу с беконом и луком-пореем, пока смерть не разлучит нас». Елисей разбил в сковороду яйцо, кинул в тостер кусок хлеба и поставил на плиту кофейник. «Ибо в смутные годы, любимый, в годы, когда мы будем жарить на завтрак только одно яйцо и довольствоваться только одним куском хлеба, я буду рядом с тобой, буду целовать тебя в ухо. Особенно во дни, когда тебе станут резать глаз».
Шепча эти слова за приготовлением яичницы, Елисей не имел в виду ни свою бывшую жену, ни одну из своих теперешних подружек, ни вообще какую-либо конкретную женщину. Просто ему страшно было идти резать глаз. Он выложил яичницу в тарелку. Раскрыл компьютер и включил лекцию музыковеда Ляли Кандауровой о Бетховене, двухсотпятидесятилетие которого как раз праздновалось. Елисей часто скрашивал ее лекциями свое одиночество. Потому что Ляля Кандаурова была молодая женщина, потому что говорила про классическую музыку понятно, потому что плохо одевалась, и это особенно трогало Елисея. «Ибо небо может упасть на землю и реки могут потечь вспять, любимый, но не бойся – всякий день,
Покончив с завтраком, Елисей посмотрел в телефон. Там было сообщение от дочери: «Пап, спсб, я норм», но не было никаких слов поддержки перед операцией. Он отправился в ванную чистить зубы и бриться, посмотрел на себя в зеркало и подумал, что больше никогда не увидит свой глаз таким, каким тот был создан. И никогда больше не увидит себя самого иначе как сквозь искусственный хрусталик, черт побери, за семьдесят тысяч рублей штука.
Ляля Кандаурова тем временем сказала в «Ютьюбе», что Девятой своей симфонией Бетховен дирижировал совершенно глухой, что оркестранты не смотрели на Бетховена, а смотрели на настоящего дирижера, который прятался в кулисах, что Бетховен не понял, когда музыка закончилась, продолжал дирижировать, пока кто-то из оркестрантов не повернул его к аплодирующей публике, так что хватит ныть, Елисей, подумаешь, глаз. То есть про глаза Ляля Кандаурова ничего не сказала, но Елисей хотел бы.
В девять утра он вышел из дома, сел в машину и отправился в клинику – под нож. Не успел выехать со двора, как пришло сообщение от Аглаи: «Пап, у меня на телефоне денег нет, я тебе с тел Фомы наберу, возьми». Елисей не знал телефона Фомы, не понимал, почему Аглая не может положить себе на телефон денег, но был рад, что сейчас позвонит дочь и будет утешать. Через минуту раздался звонок с незнакомого номера.
– Алло, малыш.
– Елисей Викторович? – в телефоне звучал приятный молодой мужской голос.
– Фома?
– Меня зовут Николай, я сотрудник Альфа-банка. Мы благодарим вас за то, что пользуетесь нашими услугами. Вам удобно было бы сейчас узнать о кредитной линии, которая открыта специально для вас?
– Нет, Николай, неудобно. Мне сейчас будут резать глаз.
– Разговор займет всего несколько минут. Вам открыта кредитная линия…
– Николай, мне сейчас будут глаз резать.
– Понимаю, но, возможно, вас заинтересуют другие наши продукты. Скажите, пожалуйста, вы пользуетесь кредитной картой?
– Мне глаз будут резать! Ножом! Сейчас! Смекаешь? – Это словечко из лексикона Джека Воробья обычно возвращало Елисею присутствие духа. Капитана Джека Воробья.
Доктор Ольга Сергеевна, возглавлявшая офтальмологическое отделение, была Елисею доброй знакомой. Он, собственно, и поставлял ей американские мультифокальные хрусталики за семьдесят тысяч штука. Но палата, в которую положили Елисея перед операцией, не была ни одноместной, ни шикарной. Елисей подумал, что незачем тратить деньги, если предстоит полежать всего час до операции и часа полтора после. Неудобство доставляло только отсутствие в палате туалета. В общем туалете в конце коридора не было туалетной бумаги. Пришлось поступить по-мусульмански, то есть пойти в туалет с бутылкой воды и прямо над унитазом совершить омовение.
Ни вайфая, ни телевизора в палате не было. Зато был сосед, дедушка Платон Константинович, практически слепой, но вполне довольный жизнью. Операцию по замене хрусталиков в обоих глазах ему сделали пять дней назад, на третий день после операции он практически ослеп, но доктора Ольгу Сергеевну нахваливал:
– Встретила как родного. Заходите, говорит, ложитесь, говорит, мы вам сейчас укольчики в глаза сделаем, и все пройдет, говорит, прозреете не хуже Лазаря.
– Так вы ж все равно не видите ничего, – подначивал Елисей, чтобы болтовней отвлечься от мрачной перспективы ослепнуть на третий день.