Девочка, Которая Выжила

Панюшкин Валерий Валерьевич

– Знакомый, что ли, твой?

– Еще какой знакомый, видел же аватарку его, как не признал? – ответил Максим и заставил себя расслабиться.

И Федор фон Если, поколебавшись немного, продолжил путь к Аглаиному столику, решив, что следователь не его здесь поджидает, а просто целуется с девушкой.

Они знали друг друга, да. Федор фон Если был едва ли не главным провалом в карьере Максима Печекладова, а Максим Печекладов прервал карьеру Федора, когда его еще звали Ваня Ифочкин. Ваня в восемнадцать лет был очень талантливым хакером. Он грабил банки. Совершенно бескорыстно, просто из баловства. Снимал огромные

суммы со счетов и клал обратно. А Максим его поймал, хотел содержать под стражей, но судья определила меру пресечения «домашний арест», и в ту же ночь молодой человек пропал из своего дома и два года прятался так, что вся полиция не могла сыскать, и за это время все цифровые следы его преступлений растворились, исчезли, даже из служебного компьютера следователя Печекладова. А не цифровых не было. Дело закрыли за отсутствием состава преступления, и вот теперь Федор фон Если пробирался между тесно стоявшими столиками к Аглае.

– Привет, – сказал он, неловко усаживаясь.

– Привет-привет, – отвечала Аглая.

– Что это у вас за «кокосовый приве»? – спросил Елисей у официантки, тыча пальцем в десертное меню.

– Спасибо, что согласилась участвовать, – сказал Федор.

– Я пока согласилась только поговорить о возможном участии, – уточнила Аглая.

– А можно, – спросил Елисей официантку, – взять не целую порцию «Наполеона», а часть?

Он говорил довольно громко, настолько, что Максим и Рыжая Глаша одновременно подумали о нем. Печекладов подумал: «Он жрать сюда пришел или злодея ловить?» А Рыжая подумала: «Красивый мужик, с пузиком, но красивый».

Федор взял своими маленькими ручками меню со стола, посмотрел рассеянно в список десертов, но ничего не решился заказать. Достал из сумки блокнот, раскрыл на страничке, где были кружки, кубики и ромбики, какими рисуют в школьных учебниках алгоритмы, и продолжал:

– Говорят, она как-то по-другому видела мир, Нара? Я хочу снять фильм про человека, который по-другому видит мир. Про художника…

– …которого мир отвергает, – до Елисея донеслась хорошо знакомая, чуть подкрашенная ядом интонация дочери, – за то, что он видит мир в огурцах.

– В каких огурцах? – переспросил мальчик- девочка фон Если.

– Вот что я возьму! – воскликнул Елисей. – Не «Наполеон», а пирожки с солеными огурцами. Пять штук.

– Она видела мир в огурцах, – продолжала Аглая за соседним столиком. – И рисовала все в огурцах. Знаешь, орнамент такой, огурцы. Как на узбекских тюбетейках. На рубашках, на галстуках тоже часто бывает – огурцы. Ты видел ее рисунки? Они все в огурцах.

– Нет, – помотал головой девочка фон Если.

– Ты хочешь снимать про Нару фильм и не видел ни одного ее рисунка?

– Видел. Нет – в смысле, нет, не в огурцах.

– Где видел?

– На выставке. Они не в огурцах, они из таких – как сказать? – из палочек.

– Ты видел ее рисунки на выставках? – Аглая выдержала паузу, пока фон Если утвердительно кивал. – Она никогда не давала рисунки. На выставках были только ее инсталляции и перформансы.

– Что? – Федор, похоже, растерялся и схватил со стола меню, чтобы спрятать в него глаза.

– Инсталляция, – голос дочери, долетавший до Елисея, был уже один чистый яд, – это когда срешь людям под дверью, потом звонишь в звонок и убегаешь. А перформанс – это

когда сначала звонишь в звонок, а потом садишься срать людям под дверью, чтобы они видели. Где ты взял Нарины рисунки, если она никому их не показывала, кроме меня?

– Мне показывала.

– Лжешь! – Интонация была уже яд, которым отравлено лезвие ятагана.

– Она на нескольких рисунках даже зашифровала мое имя этими палочками, но я не смог прочесть.

– Кто? Ты? – Аглая встала, отодвигаемое ею кресло скрежетнуло по полу. – Кто ты, что она показывала тебе тайные рисунки?

Федор фон Если тоже попытался встать, но другое кресло скрежетнуло за его спиной, и тяжелая рука легла ему на плечо.

– Сидеть, сынок, сидеть! – Под рукой Максима Печекладова Федор фон Если выглядел совсем уж воробышком. – Это хороший вопрос.

– Отпустите! – взвизгнул Федор.

– Кто ты убитой? – Печекладов, не снимая руку с плеча юноши, со скрежетом пододвинул себе кресло и сел так, чтобы смотреть Федору прямо в глаза с расстояния сантиметров в двадцать. – Или ты ей убийца?

– Вы не имеете права!

– Имею!

– Имеет, – кивнул Елисей, заметив, что Федор взглядом ищет у посетителей кафе помощи.

И тут мальчик сдался. Физически очевидно было, как погас у него внутри этот воробьиный протест.

– Мы встречались, – прошептал Федор.

– Когда встречались, где, при каких обстоятельствах? – наседал следователь.

– «Мы встречались», – вмешалась Рыжая Глаша, – это у молодых людей значит «были любовниками».

– Камон! – вскричала Белая Глаша. – Она встречалась с тобой? Это буллшит^[6]! Ты себя в зеркало видел?

– Пожалуйста, ваши пирожки, – склонилась над Елисеем официантка.

– Вы тут все заодно, что ли? – прошептал Федор и перевел глаза на Аглаю. – Я думал, это ты Мертвая Девочка.

– Кто? – Аглая взревела, насколько это прилично было в кафе.

– Мертвая Девочка, нет?

Через четверть часа вся компания уже сидела за тремя сдвинутыми столиками и мирно беседовала. Елисей раздал детям свои пирожки с солеными огурцами и заказал еще десяток. Пирожки были очень вкусные. Федор фон Если рассказывал немного сбивчиво, но постепенно картина вырисовывалась.

Если верить Федору, с Линарой они познакомились в самом начале летних каникул, на вечеринке, посвященной окончанию учебного года. Стали встречаться. Аглая с Фомой как раз уехали в Петербург к Фоме на дачу. Потом Линара и Федор поехали вместе к родителям Федора в Смоленск, потом к родителям Линары в Уфу. И все это время, помимо родительских обедов «ешьте-ешьте, дети, господи, какие вы тощие!», занимались новым Линариным проектом – художественным расследованием деятельности социальных сетей для подростков-самоубийц.

– Она мне ничего не говорила, – пробормотала Аглая, и Елисей услышал в ее интонации плохо скрываемую ревность.

– Съешь пирожок, малыш.

– Не называйте меня малышом, пожалуйста, – вежливо попросил Федор.

– Это папа меня называет малышом, – пояснила Аглая и откусила половину пирожка.

Смысл проекта был в том, чтобы расставить участников социальных сетей для самоубийц по схемам, предлагаемым в книге Роберта Макки «Драма», описать каждого как персонажа и вычислить убийцу.