Девочка, Которая Выжила

Панюшкин Валерий Валерьевич

ДКВ. Ты просто не видишь.

Елисей сидел за барной стойкой, пил третий уже двойной Oban и читал это с телефона. Эту переписку в смертельной группе. Про пользователя с ником «ДКВ» он знал, что это «Девочка, Которая Выжила». Про пользователя с ником UGLY он знал, что это его дочь Аглая. Ему было страшно до чертиков. Так страшно, что виски не брал его. Его девочка играла в смертельно опасную игру с дьявольской машиной. Он рассказал Аглае, что ДКВ – это машина. Но Аглая не поверила, велела не увлекаться теориями заговора. А этот долдон Фома еще и поддержал ее. Аглая

написала, что Фома у нее крутой программист и он говорит, не может быть, точно не может быть такой машины, про которую заливал Елисею Брешко-Брешковский. «Пап, Брешко-Брешковский врет про машину каждому встречному, чтобы ему дали миллион на контр- машину. Не бойся за меня, я норм». Она пообещала Елисею, что никогда, ни при каких обстоятельствах не предпримет попытки самоубийства. Елисей взял с нее клятву. «Какую клятву, пап?» Елисей потребовал, чтобы Аглая поклялась всем стареньким и деревянненьким на свете. Всем, что она любила. Их старой дачей. Дачей Фомы. Старой прялкой, которая стояла у нее в комнате. Коклюшками, на которых прабабушка успела научить Аглаю плести кружева. Всем, что она любила. И она поклялась. «Пап, не бойся, я норм». Но Елисей боялся. Его девочка играла в смертельную игру с дьявольской машиной. А он мог только взмахнуть стаканом, чтобы барменша Маша плеснула туда еще виски.

– Ты в порядке вообще? – спросила Маша.

– Нет. – Елисей сделал большой глоток.

– Я вижу.

И он продолжал читать.

ДКВ. Это ты с Нарой на фотке? Ты красивая. Почему ты UGLY?

Ugly. Меня мама так зовет. Это уменьшительно-ласкательное от имени.

ДКВ. Молодец мама. Что же это за имя?

Ugly. Аглая.

ДКВ. Молодец мама. Хорошо хоть не назвала Эворой, чтобы звать уменьшительно-ласкательным WHORE^[7].

Ugly. Хех!

ДКВ. Прости, я не хотела смеяться.

Ugly. Норм, я не обижаюсь. Я вообще-то все детство хотела, чтобы меня назвали Никой.

Елисей читал это, и каждая реплика Девочки, Которая Выжила казалась ему умело расставленным силком. Высмеять имя. Похвалить внешность. Подчеркнуть отсутствие контакта с матерью. Извиниться в смысле «я извиняюсь, значит, я друг». Аглая заявила ему, что никакого нейролингвистического программирования не существует. «Пап, не бойся, я норм». Но он боялся. Даже виски ничего не мог сделать с его страхом. И Елисей продолжал читать, сидя в баре, который был уже пуст, если не считать целующуюся пару на диванчике.

– Последний заказ, – сказала барменша Маша. – Поздно.

Елисей протянул стакан за добавкой «Обана». А мужчина с диванчика встал и попросил еще пару «Б-52». И Елисей продолжал читать.

Ugly. Так как там на том свете?

ДКВ. Я не была на том свете. Я была где-то между.

Ugly. Что прям похоже на белый коридор?

ДКВ. Белый, но не коридор, а скорее вокзал. Много места. И много людей, кроме меня.

Ugly. С ними можно поговорить?

ДКВ. Да, со всеми можно поговорить, но все спешат.

Ugly. Они как духи? Бесплотные?

ДКВ. Нет, их можно потрогать. Но люди какие-то другие на ощупь. Как слайм.

Ugly.

А как ты вернулась?

ДКВ. Подошел поезд и я уехала.

Ugly. Поезд?

ДКВ. Стеклянный поезд без машиниста. Ты была в цюрихском аэропорту?

Ugly. Да.

ДКВ. Вот такой поезд. Я села в него одна и уехала. А все остальные люди спешили мимо.

Ugly. И куда тебя привез поезд?

ДКВ. Не знаю. Я села в поезд и уснула. А проснулась уже в больничной палате. В реанимации. С трубкой, торчащей из горла. Брррр!

Ugly. Как ты выжила?

ДКВ. Я забыла снять куртку. Куртка немножко работает как парашют. Из-за куртки меня снесло в сторону на деревья и кусты. И было много снега. Короче, надо обязательно снимать куртку.

Елисей читал это, а пара за его спиной встала с диванчика и направилась к выходу. Девушка, вставая, покачнулась на высоких каблуках. Она была пьяна.

– Ой! – Мужчина подавал ей пуховик, и она чуть не упала. – Держи меня!

Мужчина сказал ей:

– Застегни куртку.

– Мне жарко, – она распахнула полы пуховика и стала похожа на белку-летягу.

Мужчина сказал ей:

– Застегни куртку, там снег. Простудишься, умрешь – придется завести роман с твоей сестрой.

Они направились к выходу. Им навстречу с улицы влетело несколько снежинок. За ними, звякнув, закрылась дверь. А Елисей продолжал читать.

Ugly. Кто тебя снимал, когда ты прыгала?

ДКВ. Мой друг. Когда человек выпиливается, надо, чтобы его провожал друг. Так легче остаться в вечности. Нару ведь никто не провожал, верно?

Ugly. Не знаю, я не провожала. Она ничего не сказала мне. Я бы, наверное, попыталась ее остановить. А как провожают?

ДКВ. Она не доверяла тебе?

Ugly. Не знаю. Я думала, что доверяла. Но это она мне не доверила.

ДКВ. Ты думаешь, у нее не было достаточных причин, чтобы покинуть этот мир?

Ugly. Может быть, и были. Но я очень любила ее.

ДКВ. Ты точно знаешь, что любила именно ЕЕ, а не проводить время с ней, то есть себя?

Ugly. Не поняла.

ДКВ. Тебе было хорошо с ней, а ей было плохо. Не именно с тобой плохо, а вообще со всеми. Ты удерживала ее и этим продлевала ее страдания. Ты готова была удерживать, то есть мучить ее и дальше. Поэтому она ничего не сказала тебе. Ушла одна. Никто ее не проводил и ей теперь трудно остаться в вечности.

Ugly. А как провожают?

Барменша Маша выключила свет. Помещение освещалось только двумя айфонами, Машиным и Елисеевым. Еще немного попадал свет с улицы. От фонаря. Этот свет был рябой, потому что сквозь него валил снег.

– Пойдем, закрылась лавочка, – Маша тронула Елисея за плечо.

– Да-да, – Елисей обернулся и встал, его качнуло.

Они вышли на улицу. Маша присела на корточки, чтобы запереть дверь. Дверь была стеклянная, замок был внизу у самого пола. Пока Маша запирала, Елисей смотрел на ее коленки. Она была в короткой юбке, хоть и снег. И Елисей смотрел на ее коленки. Он был пьян. Коленок было три.