Девочка, которой не стало
Шрифт:
Ахмед Имранович устал. Устал от дерзких сотрудников, всюду совавших свое ненужное мнение, а также от тупых сотрудников, неспособных справляться с элементарными задачами. От инициативных сотрудников, постоянно предлагавших устроить в их больнице что-то эдакое, на что вечно не хватало средств, и от безынициативных сотрудников, или, вернее, сотрудниц, которых не интересовало ничего кроме маникюра и зарплаты. Он устал от затянувшейся стройки дома для младшего сына. Устал от своенравности старшего, который, не успев развестись с первой женой, которую ему так долго искали, заявил, что Ахмед Имранович скоро станет дедом незаконному
Когда Ахмед Имранович зашел в приемную палату и бросил взгляд на лежавшую на кушетке девочку, то устал еще больше и добавил в список утомляющих вещей родителей, неспособных наказывать детей назидательно, но умеренно.
Бедняжка действительно выглядела неважно и будь она родной дочерью Ахмеда Имрановича, он бы закатил жене хорошую взбучку за то, что посмела так побить дитя. Но девочка была чужой семьи и рода, в методы воспитания которых лезть было не принято. Но девочка была семьи, которую Ахмед Имранович немного знал как неблагополучную, со странной матерью и еще более прибабахнутой молодой бабкой, красившейся ярко и не стеснявшейся демонстрировать на улице вырезы возмутительно глубокие для их города. Да и в роду этих Мулиговых хватало гнили — было откуда взяться таким «фруктам».
Ахмед Имранович помнил, как впервые врач, работавшая до Аиды, тоже обратила внимание на синяки и даже сломила его сопротивление и нежелание вмешивать посторонних доложить в опеку. Он доложил. И забыл об этом, потопленный ворохом собственных проблем и обязанностей, в число которых надзор за работой посторонних государственных органов не входил. Потом новый эпизод. Женщина из опеки с желтыми волосами и черными корнями, утомленная не меньше его собственными семейными хлопотами, вытянув губы, задавала ему вопросы, потом покачала головой, обещала «принять меры» и исчезла из больницы вместе с полицией и Мулиговыми.
Присмотревшись к личику девочки, походившему на лик мученицы, чутьем врача, еще не видев анализа, Ахмед Имранович понял, что дело дрянь, и снова придется вызывать таких же занятых и усталых взрослых, как он, которые ничего не смогут поделать с судьбой этой малышки. И окончательно устал. Почему? Почему ему выпало разгребать вот это вот все?
— Кровь еще не готова? — спросил он у Аиды.
— Еще нет, обещали поскорее.
Ахмед Имранович протянул руку, чтобы проверить пульс пациентки, и заметил, как ее глазенки, казавшиеся неестественно большими на худом лице, заметались, нашли в углу скучающую мать, потом снова его, и встревоженно вонзились в него, как две огромные булавки.
— Не бойся, я не обижу. Я доктор. Как добрый доктор Айболит, знаешь? — Ахмед Имранович постарался говорить ласково, хотя никогда не был силен в общении с маленькими детьми. — Я только тебя осмотрю. Больно не сделаю.
Он заметил, как нетерпеливо поглядывает на его манипуляции
Аида приняла входящий звонок.
— Да, Зарема. Готово?
Она умолкла, как-то вся погрустнела, и Ахмед Имранович догадался, что анализ крови пришел поганый.
— Гемоглобин? — спросил он, едва она нажала отбой.
— Да. Двадцать.
— Рак?
— Похоже на кровотечение, — Аида перевела озадаченный взгляд на девочку. — Она потеряла много крови. Но рана была неглубокая…
— Ты ее полностью осмотрела?
— Нет, я решила сначала позвонить вам, когда увидела синяки.
— Осмотри ее полностью. Наверное, кишечное… — Он обернулся и оказался нос к носу с матерью девочки. Та внезапно соскочила со стула и оказалась рядом с ним.
— Я не разрешаю ее осматривать! — крикнула она, и ее рот изрыгнул тошнотворный запах перегара. — Не трогайте мою дочь! Просто зашейте эту тупую голову!
— У вашей дочери критические показатели крови, — опешив, пробормотал Ахмед Имранович, не ожидавший такого яростного протеста от представительницы слабого пола. — Ей срочно нужно переливание и, возможно, операция.
— Это все из-за головы! Это из головы вытекло! Переливайте, если так надо, но я не позволю, чтобы кто-то лазил у ней по трусам!
— Я ее осмотрю, — напомнила Аида, — я врач. И я женщина.
— Все равно! — Глаза матери Мулиговой метались по палате, будто она искала, чем бы ударить обоих врачей. — Все равно не разрешаю! Довольно и того, что вы видели.
— Женщина, вы в своем уме?! У вас сейчас ребенок умрет! Мы должны выяснить причину! — завелась Аида.
Подозрения Ахмеда Имрановича усилились, но наученный многолетним опытом общения со скандальными родителями, он решил пойти на хитрость.
— Прошу вас, — обратился он к матери, — выйдем на минутку.
— Зачем? — злобно спросила та.
— Я хочу вам объяснить состояние вашей дочери, но не могу делать это в присутствии пациента. Не хочу ее пугать.
— А она ее в это время разденет догола?! — женщина кивнула на еле сдерживавшуюся Аиду.
— Нет, без вашего разрешения никто вашего ребенка осматривать не будет. Мы не имеем на это права. Аида Ризвановна, вы ведь в курсе?
Племянница, поджав губы и демонстративно подняв руки в воздух, кивнула и отошла от кушетки.
— Идемте.
Ахмед Имранович распахнул перед женщиной дверь в коридор больницы. Мулигова неуклюже проковыляла из палаты, и он припомнил, что у нее была какая-то легкая степень ДЦП.
«Жаль, а такая симпатичная девушка, — как и в прошлый раз, подумал он. — Может, кто бы и женился, если бы ее мать нормально воспитала».
Закрывая дверь, Ахмед Имранович за мгновение поймал взгляд Аиды и указал глазами на кушетку. Мать девочки была слишком наивна, чтобы ставить под сомнения слово врача.
«Не имеем права, — повторил про себя Ахмед Имранович, усмехаясь. — Ну так подай на меня в суд! Ты даже жалобу составить не сможешь. Да и кто послушает слова такой женщины?»
Когда врач, осмотревшая ее дочь, появилась из двери приемной палаты, Залима по очереди ощутила негодование (лживые врачишки!), ужас (сейчас вызовут ментов!) и усталое облегчение (всё, они всё-таки узнали). На женщине лица не было, губы дрожали, глаза блестели слезами и ненавистью.