Девочка-лёд
Шрифт:
Но договорить я не успеваю. Она добирается до меня в несколько шагов, хватает за свитер и рывком дёргает к себе.
– Ах ты ж дрянь такая! – встряхивает и шипит как змея.
– Мам…
– Кто тебе дал право не ночевать дома! – больно стискивает мои щёки тонкими пальцами правой руки.
– Я…
– Ты погляди шаболду какую вырастила! – сжимает скулы так сильно, что я случайно прокусываю зубами губу.
– Ы не ак пояла, – пытаюсь объяснится, но она даже не пытается меня выслушать.
–
– Мам…
– Дала ему? Ну-ка говори, блудня! – трясёт меня и склоняется ближе, обдавая стойким запахом перегара.
Молчу, в то время как она продолжает безжалостно топтать мою гордость.
– Дала? Отвечай! – пальцы больно давят на скулы.
– Нет, – чувствую как от унижения по щекам стекают слёзы. – Нет.
Мать прищуривается, хмельным взглядом выискивая в моих глазах ложь.
– Я ж тебя для Паровозовых берегу, идиотка ты эдакая! Они ж все проблемы наши решить могут! А ты! Тварюка неблагодарная, думаешь только о себе!
– Чё разверещались с самого утра, бабы? – доносится из коридора голос донельзя недовольного Валеры.
– Валерочку из-за тебя подняли! – сердито орёт на меня мать. – Дочь вот соизволила вернуться! – отпускает меня и тут же тянется к бутылке. – Погляди на неё!
– Где была? – тут же басит Валера, включая режим «мужика».
– На дне рождения у друга, – отзываюсь тихо, дрожащими пальцами натягивая рукав большого свитера на кулак.
Я прекрасно понимаю, что они не станут слушать правду. А если и станут – то ни за что не поверят в произошедшее. Решат, что я обманываю и сочиняю.
– У друууга, поглядите-ка на неё, – тянет мать, с грохотом отставляя пустой стакан. – Это у того, кто тебя привёз?
– Нет, это просто одноклассник, – шепчу одними губами.
– На мотоцикле навороченном прикатили, – поясняет она своему драгоценному Валере. Видимо, дежурила у окна. – Ты смотри на неё! Сестру, дрянь, бросила ночью ради развлечений!
Её слова ранят будто ножи. Я бы никогда не поступила так с Ульяной.
– Я не специально так поздно вернулась, – пытаюсь оправдаться, но тем самым делаю только хуже.
Мать сокращает расстояние между нами. Смотрит на меня опухшими глазами и презрительно кривит губы.
– Срамьё! – цокает языком та, которая и сама-то давно не является примером для подражания.
– А эт чё мужское? – тянет меня за свитер её сожитель, но я резко дёргаю рукой.
– Холодно было, – зачем-то оправдываюсь я перед абсолютно чужим человеком.
Он смеряет меня сальным, подозрительным взглядом. Внимательно изучает от шеи до пят. Затем без предупреждения лезет пальцами за шиворот. Громко читает название бренда, доставая телефон. Я отшатываюсь в сторону. Валера
– Хрена се… Двадцать. Тридцать пять, сорок тыщ, мать! – эмоционально возмущается он, и его кустистые брови ползут вверх.
– Чё? – мать с видом знатока щупает ткань дорогущего свитера. – Кашемир?
– Не порядок, Катя, не порядок, – выносит вердикт Валера тоном, который совершенно мне не нравится. – Совсем от рук отбилась у тебя девка!
– Ох, чё творится то! Чё творится! – вздыхает мать и качает головой. – Кого воспитала! Говорила ж ей держаться подальше от этих буржуев!
– Так и в подоле принесёт тебе, – нарочно подливает масла в огонь этот мерзкий тип. – Проучить надо, Кать! Иначе не дойдёт.
– Дело говоришь, Валера! – соглашается, кивая головой.
– Есть одно лекарство, – говорит он, гадко улыбаясь.
Меня пугают его слова, а шелест вытаскиваемого из камуфляжных штанов ремня и вовсе вгоняет в полнейший шок.
– Армейский, – ухмыляется многообещающе. – Только такой, Катя, сможет доходчиво всё объяснить твоей дочери.
– Вы не посмеете, – задыхаясь от ужаса, отступаю назад. Вдоль позвоночника ползёт дурное предчувствие.
– Для твоего блага, девочка, – делает шаг в мою сторону.
– Мааам, – дрожит и ломается мой голос.
Бросаю полный мольбы взгляд на мать, но та равнодушно грызёт солёный огурец, уставившись в стену.
– Отойдите от меня, – упираюсь поясницей в чугунную раковину времён советского союза.
– Твёрдая мужская рука, вот чего не хватает в этом доме! – изрекает этот алкоголик, нависая надо мной.
– Так-то так, – вздыхает мать, усаживаясь на скрипучий стул.
– Мам, очнись, мам, – почти кричу. – Он не имеет права! Не имеет!
Всё происходит очень быстро. Первый удар, второй. Шея, спина. Я наивно полагала, что самое страшное позади, но боже, как же я ошибалась! Сидя на полу и закрывая руками лицо, я думала лишь об одном: не выдержу. Больше не смогу… Просто не смогу и всё.
– Прекратите! – срываюсь на крик, когда ремень обжигает кожу через ткань свитера.
– Ничего, мы, – хлещет меня по ногам, – научим тебя уму-разуму!
– Маааам! – зову её отчаянно.
Она вроде как порывается ко мне, но Валера велит не вмешиваться в процесс воспитания. Мол, ему, бывшему вояке, выросшему на таких методах, виднее, как «вправлять детям мозги».
Я шумно втягиваю воздух, задыхаясь от невыносимой боли. Меня будто жалят сотни ос. Одновременно.
Слышу треск стекла. Убираю руку, чтобы посмотреть на часы, единственную вещь, доставшуюся мне от отца. И это я делаю очень зря. Валера, увлечённый процессом, не успевает среагировать. Бляшка ремня попадает прямо по лицу. Защищая голову, отползаю в угол.