Девочка по имени Зверёк
Шрифт:
Стук кубиков в большой игральной чаше… Мгновения острой тишины и общего паралича… Край чаши бесконечно медленно наклоняется… Опрокидывается… Своевольные кубики, будто цепляясь за край и повисая в воздухе, мистически долго падают на выщербленный деревянный стол… еще какое-то время катятся, словно подталкиваемые воспаленными взглядами… И наконец (ну же! ну!) останавливаются: тук-тук-тук… тук-тук… тук…
Сколько богов в эти тягучие мгновения получают самые страстные (исступленные!) молитвы, обещания, клятвы, а то и угрозы! Порой Марк, напряженный, как тетива, слышал каким-то особым, чувствительным и обостренным
Эти чужие мысли были остры, как клинки, раскалены, как треснувший светильник, грязны и растрепанны, как старые вороны. Марк не любил их слышать, но слышал все чаще и чаще. И это было не просто неприятно, а страшно унизительно! Вот это со-участие, со-существование, со-бытие в общем пространстве порочной зависимости было унизительнее, чем единоличная его страсть к игре.
«Я – часть этого стада, – мелькнула однажды омерзительная мысль. – Как все эти потные, пахнущие овчиной и козлятиной, опустившиеся пьяницы. Здесь и Клавдий? Что ж, и он не лучше других: ничтожество в тоге патриция, надушенное, разодетое, с выщипанными бровями и бритыми ногами!»
С игрой надо было кончать. И Марк ухватился за мысль сопричастности общему пороку, как за спасательный плот, именно чтобы было противно, стыдно! Марк знал, что боги не могут оставаться равнодушными к молитвам избавить его от недостойной привычки. И это обжигающее стыдом прозрение собственного недостоинства – разве не помощь богов? И как хорошо, что Валерию пришло в голову помянуть о Публии Сципионе!
Марк тряхнул головой: он справиться, обязательно справится!
Темень за окном сгустилась, но Марк не торопился зажечь светильник. В непроглядной сверчковой темноте за окном, откуда днем хорошо была видна морская гладь, сейчас зыбко плясали – в море ли, в небе ли, не разобрать! – ночные фонари рыбачьих лодок. Огоньки мерцали как упавшие в волны звезды, будто небо слилось с морем воедино. Откуда-то с дальних холмов сонно звякали бубенцы запоздалого стада, голоса пастухов доносились сквозь ночь безмятежно и лениво.
«Как тихо здесь, Гай! Упоительно тихо! Я и предположить не мог, что эта провинциальная неспешность и тишь придется мне по вкусу. Но Рим в моей душе еще так близок…»
Цирк ревел: римская колесница Нунция, по прозвищу Стремительный, на этот раз обошла всех соперников! Долго же римляне этого ждали! В прошлый раз победил молодой италик Руф. Было бы еще полбеды, если б римляне вообще не участвовали в забеге, но был все тот же Нунций, который как болван на самой последней дистанции зацепился ободом за поворотный гранитный столбец. Колесо со свистом слетело, и под стон разочарованных трибун (от верхних скамеек плебса, выдолбленных прямо на склоне Палатина, до деревянного помоста с навесом для знати) рабы оттащили Нунция в сторону. И хорошо еще, что успели! Летящие следом ездоки уже никак не могли свернуть в сторону, и Стремительного постигла бы самая печальная участь: Главный цирк видывал и разбитые копытами лошадей головы, и окровавленные, израненные и измятые колесницами тела несчастных.
Нунций Стремительный отделался на тех бегах легкими ранами и площадной
Теперь победил Нунций. Остальные участники пришли к финишу с огромным отрывом: и грек Полифем (поджарый дылда с гордо задранным носом), и тот же Руф, и еще один италик с длинным незапоминающимся именем, и фракиец Пирожок (слишком упитанный, по мнению публики, чем и заслужил свое прозвище).
Марк, от азарта все бега просидевший на самом краю скамьи, откинулся назад.
– Ты так горланил, – недовольно заметил Валерий, – что я чуть не оглох! Подумаешь, дело: Нунций Стремительный победил! За ним будет еще с десяток таких Нунциев! Ради каждого не наорешься.
И Валерий еще долго бубнил и читал нотации.
Марк не обиделся. Он заранее предвкушал возможность «отомстить» Валерию в театре, где их ждало гладиаторское представление: Валерий был равнодушен к бегам, зато истово загорался при виде сражающихся гладиаторов. Однажды, в порыве эмоций, он так вцепился Марку в плечо, что остались изрядные синяки. Марк нарочно перетерпел и не отнял руки, зато потом целую неделю насмешливо демонстрировал эти синяки несчастному смущенному приятелю.
И когда после бегов они добрались до театра и удобно расположились на скамье, он притворно-боязливо скосился на Валерия и с задумчивым видом потер свое плечо.
– Лучше не говори ничего! – задиристо выпалил Валерий. – И не смотри на меня так, сегодня я собираюсь держать себя в руках!
– Разве я сказал что-нибудь? – невинно проговорил Марк. – Можешь, если хочешь, держать себя в руках, или держать за руку меня, или держаться за поручень сиденья – мне что за дело! А можешь пересесть вон к той прелестной молодой особе и опираться в случае нужды на ее нежное плечико – судя по ее взгляду, это придется ей по вкусу!
Валерий, не вытерпев, оглянулся. На них смотрела и приветливо махала рукой младшая сестра Гая, Терция, девушка лет шестнадцати, с огромными голубыми глазами и по-детски округлым рисунком губ. Она радостно улыбнулась, когда Валерий обернулся к ней, и еще раз махнула им ладошкой.
Марк пихнул друга локтем:
– Что ты сидишь как сапожник? Трудно поднять в приветствии руку?
– Марк, честное слово… – сконфузился Валерий.
– Ну вот, теперь он конфузится! Что дурного, если ты вежливо поприветствуешь девушку из хорошей семьи, сестру твоего приятеля Гая? Ты ведешь себя как хмурый грек, которому претит появление женщины в обществе. Давай оба надуемся и отвернемся от нее с презрением в глазах. Вот потеха!
Валерий слабо улыбнулся Терции и деревянно пошевелил поднятой ладонью в знак приветствия, на его лбу выступила испарина.
– Можно подумать, – ехидно потешался Марк, – что тебя просят бежать за ее носилками с веером, прилюдно декламировать оды в ее честь или провожать по вечерам с факелом! Вот, смотри, я машу ей и улыбаюсь, и даже Луций, который сидит, заметь, пятью рядами выше, не находит в этом ничего, кроме дани вежливости.
– Марк, умоляю! – чуть не простонал Валерий. – Эта девушка… словом… Да вот уже выгнали наконец на арену этого ленивца Друзия с его львом!