Девочка с медвежьим сердцем

Хардинг Фрэнсис

– И… теперь ты знаешь? – спросила старая кухарка, искоса, но внимательно глядя на нее.

Мейкпис, поколебавшись, кивнула.

– Что же, рано или поздно ты все равно обнаружила бы правду, – медленно кивнула кухарка. – Здесь все знают. Это так же очевидно, как твой подбородок. Но… я бы на твоем месте не слишком болтала об этом. Господа могут счесть тебя слишком дерзкой и претендующей на что-то. Будь благодарна за то, что имеешь, тогда не навлечешь на себя беду и заживешь спокойно.

– Но вы хотя бы можете рассказать, каким он был? – не унималась Мейкпис.

Старая

кухарка вздохнула и потерла ногу. Вид у нее был задумчивый и почти нежный.

– Ах, бедный сэр Питер! Ты видела Джеймса Уиннерша? Он очень похож на сэра Питера! Джеймс – дерзкий плут, но сердце у него доброе. Он совершает ошибки, но совершает их искренне.

Мейкпис начала понимать, почему сэр Томас по-своему любит Джеймса. Очевидно, парень напоминал ему умершего брата.

– Что случилось с сэром Питером? – допытывалась она.

– Пытался перескочить через слишком высокую ограду на слишком уставшей лошади, – вздохнула кухарка. – Лошадь упала и придавила его. Он был так молод… едва отпраздновал двадцатый день рождения.

– Почему его лошадь так устала? – невольно вырвалось у Мейкпис.

– Теперь его не спросишь, так ведь? – резко бросила мистрис Гоутли. – Но некоторые говорят, что он извел себя, пытаясь разыскать твою матушку. Видишь ли, это случилось через два месяца после ее исчезновения. – Посмотрев на Мейкпис, она слегка нахмурилась. – Ты была ошибкой, девочка, – добавила она просто. – Но ошибкой искренней.

Вечером Мейкпис узнала, что, как самая молодая и стоящая на низшей ступеньке кухонной иерархии, не станет делить постель с другими служанками. Отныне ей предстоит каждую ночь спать на соломенном тюфяке под огромным кухонным столом и следить, чтобы огонь не погас. Одну ее не оставят. Пес, вращающий вертел, и два огромных мастифа тоже станут ночевать у огня.

Медведю не нравилось общество собак. Но он, по крайней мере, привык к запаху. У собак громкий лай и острые зубы, но от них никуда не денешься. Собачий запах на рынках, собачий запах по ночам у таборных костров.

Среди ночи Мейкпис разбудило длинное, раскатистое рычание у самой головы. Один огромный пес проснулся. Девочка было испугалось, что он унюхал ее и решил, что она вторглась в чужие владения. Но тут же услышала едва слышное шарканье шагов, слишком легкое и осторожное, чтобы принадлежать старой кухарке. Сюда шел чужой.

– Выходи, – пробормотал голос Джеймса. – Ниро не укусит, пока я ему не прикажу. – Он широко улыбнулся, видя, как неуклюже Мейкпис вылезает из-за стола. – Говорил же, что вытащу тебя оттуда.

– Спасибо, – нерешительно выговорила Мейкпис, не спеша приближаться к нему. Она начинала понимать, на каком расстоянии медведь предпочитал держаться от людей, к которым не привык. Даже сейчас девочка чувствовала его беспокойство. Желание подняться во весь рост и угрожающе фыркнуть, чтобы отпугнуть чужака. Но она уже стояла, полностью выпрямившись, а на большее у нее не хватало роста.

– Ты правильно выбрала работу на кухне, – заявил Джеймс, усевшись на столе и скрестив ноги. – Идеальное место. Теперь мы можем помогать друг другу. Я стану приглядывать за тобой и учить, как все здесь устроено. А ты

можешь сообщать мне все, что подслушала. Таскать еду с кухни, когда никто не видит.

– Хочешь, чтобы я воровала для тебя? – Мейкпис свирепо уставилась на него, гадая, уж не поэтому ли он и помог ей. – Если что-то пропадет, сразу подумают на меня! И тогда меня вышвырнут из Гризхейза!

Джеймс долго смотрел на нее, прежде чем очень медленно покачать головой:

– Нет. Не вышвырнут.

– Но…

– Я не шучу. Тебя могут наказать. Избить. Может быть, даже снова запереть в Птичьей комнате и заковать в кандалы. Но не вышвырнут. Даже если будешь умолять.

– О чем это ты?

– Вот уже пять лет я пытаюсь сбежать, – пояснил Джеймс. – Снова и снова. А они пускают по моему следу погоню и привозят обратно. Каждый раз.

Мейкпис уставилась на него. Разве у богатых в обычае гоняться за сбежавшими слугами? Она слышала о наградах за поимку беглых подмастерий. Но полагала, что тут иной случай.

– У тебя случаются кошмары, верно? – вдруг спросил Джеймс, ошеломив Мейкпис. – Сны такие жуткие, что ты просыпаешься с воплем? Призраки, когтями раздирающие голову, чтобы пробраться внутрь…

Мейкпис попятилась, наблюдая за ним с бурлящей смесью недоверия и нерешительности.

– У меня тоже были такие сны, – продолжал Джеймс. – Начались пять лет назад, когда мне исполнилось девять. Вскоре после этого Фелмотты прислали за мной. Сначала мать возражала. Но они ей заплатили, и она перестала спорить. – Он горько усмехнулся. – Фелмотты не обращают внимания на таких, как мы, бастардов, пока нас не начинали мучить кошмары. Тогда они вспоминают о нас. Собирают, как урожай, и привозят сюда. Они услышали о твоих снах и тоже доставили тебя сюда. Верно?

– Но зачем? – спросила заинтригованная Мейкпис. Джеймс сказал правду. Овадию больше всего, казалось, интересовали ее кошмары, чем все остальное. – К чему им наши сны?

– Понятия не имею, – признался Джеймс. – Но мы не единственные. Иногда к нам приезжают родственники лорда Фелмотта, и у всех имеются слуги с фамильными чертами семейства. Думаю, все Фелмотты забирают своих бастардов, когда оказывается, что они страдают кошмарами. Забирают и больше не отпускают. Я удостоверился в этом, когда пытался сбежать домой. Но теперь и не подумаю сделать это. Мать просто продаст меня Фелмоттам еще раз.

Джеймс поморщился, явно пристыженный.

– По ночам, – продолжал он, – входные двери накрепко запирают на огромный засов и цепи, а под дверями спит младший лакей. Ворота тоже заперты, дворовых псов спускают с цепи. Поэтому я каждый раз удирал днем. Но за оградой на три мили тянутся голые поля, и я выделялся, как кровь на снегу.

Во второй раз я успел убежать дальше, прямо на вересковые пустоши, ужасно унылые – мили вереска и лесов. Там такие холодные ветра, что у меня даже пальцы почернели. Полузамерзший, я ввалился в деревню, но ничего хорошего из этого не вышло. Стоило фермерам рассмотреть это, – он показал на подбородок, – как они взяли меня за шиворот и привели сюда. Знали, кто я такой и кто будет меня искать. И все выглядели очень испуганными.