Девочка с медвежьим сердцем
Шрифт:
– Привезли домой кое-что, – объяснил кучер с таинственным видом. – Я видел это всего секунду, оно похоже на пергамент с восковой печатью размером с ладонь. – Он понизил голос до шепота, несмотря на то, что вокруг сгрудился десяток любопытных ушей. – Могу предположить, что это королевская печать.
– Это королевская грамота, – сказал Джеймс Мейкпис в конце того же дня, когда выдалась возможность поговорить с глазу на глаз. – Мне все поведал мастер Саймонд.
– Разве ты и мастер Саймонд друзья? – поразилась Мейкпис.
Она успела увидеть
Джеймс раздулся от тщеславия и уже хотел было сказать «да», но честность возобладала.
– Иногда, – нехотя выдавил он наконец. – Я был его компаньоном, когда он здесь рос, и время от времени мы бывали друзьями. Он подарил мне эту одежду и дорогие туфли, когда-то принадлежавшие ему. А еще он оставил мне на память это.
Джеймс откинул волосы, и Мейкпис увидела белый шрам, тянувшийся через левый висок у самых волос.
– Однажды мы охотились вместе верхом на красивых кобылах. Перепрыгнули через живую изгородь, и у меня получилось лучше, чем у него. Я это знал, и он знал это. И помрачнел, как грозовая туча. Я видел, как он смотрит на меня. И когда мы приблизились к следующей изгороди, подальше от посторонних взглядов, он перегнулся в мою сторону и ударил меня кнутом по лицу. Я пошатнулся, моя кобыла в изумлении остановилась, и я перелетел через ее голову прямо на изгородь.
Джеймс рассмеялся, похоже находя случившееся куда более забавным, чем Мейкпис.
– Но ты мог сломать шею! – воскликнула она.
– Я крепче, чем кажусь, – ответил Джеймс спокойно. – Но тогда получил урок. Пусть он кажется сотканным из молока и меда, но под ангельской внешностью скрываются гордость лорда и горячий нрав. Потом он признался, что я не оставил ему выбора. Что ему необходимо быть лучшим. Полагаю, в его устах это вполне может сойти за извинение.
Мейкпис так не считала. По ее мнению, это вовсе не было извинением.
– Он уехал в Оксфордский университет, и с тех пор сэр Мармадьюк успел представить его ко двору. Каждый раз, когда он возвращается, сначала ведет себя надменно и горделиво и вроде бы совсем меня не узнает. Но как только мы потолкуем с глазу на глаз, все становится прежним… на некоторое время.
Мейкпис ощутила укол ревности при мысли о том, что Джеймс доверительно беседует с кем-то другим. Но у нее не было никаких прав ревновать, и она это знала. Джеймс стал ее ближайшим другом и доверенным лицом на этом свете. Она доверяла ему больше, чем любому человеку, и все же до сих пор не рассказала о медведе. Чем больше времени проходило, тем сложнее было признаться Джеймсу, что она скрыла от
– Так мастер Саймонд сказал, что' в этой грамоте? – спросила она.
– Он ее не читал и не знает, что в ней. Клянется, что это страшная тайна. Еще добавил, что королю она совсем не понравилась и сэру Мармадьюку пришлось немало потрудиться, чтобы он ее подписал. В конце концов его величество согласился, но только потому, что Фелмотты ссудили ему целое состояние, а сэр Мармадьюк помогает продать кое-какие драгоценности короны.
Мейкпис нахмурилась. Рассказ Джеймса пробудил смутные зловещие воспоминания о первом дне в Гризхейзе.
– Королю так отчаянно нужны деньги?
По крайней мере, так говорил лорд Фелмотт.
– Полагаю, да, – пожал плечами Джеймс.
– А для чего нужны королевские грамоты? – спросила Мейкпис.
– Это… королевские декларации, – несколько неуверенно пояснил Джеймс. – Дают позволение что-то сделать. Ну… например, выстроить укрепления вокруг твоего дома. Или… продавать перец. Или нападать на вражеские суда.
– Так какой смысл в секретной декларации? – удивилась Мейкпис. – Если король дал разрешение что-то сделать, почему нельзя, чтобы все это знали?
– Хм-м-м… Это странно, – задумчиво нахмурился Джеймс. – Но грамота определенно дает Фелмоттам позволение что-то сделать. Мастер Саймонд признался, что подслушал, как сэр Мармадьюк говорил что-то насчет «наших древних обычаев и установленных наследием порядков».
– Джеймс, – медленно выговорила Мейкпис, – в тот вечер, когда я впервые оказалась в этом доме, я подслушала, как разговаривали его милость и Белый Кроу. Белый Кроу сообщил, что некоторые придворные обвиняют Фелмоттов в колдовстве.
– В колдовстве?! – ахнул Джеймс. – Почему ты мне не сказала?
– В тот день я почти обезумела от лихорадки! Все равно что кошмар вспоминать. С тех пор я почти об этом не думала.
– Но ты уверена, что речь шла о колдовстве?
– Думаю, да. Лорд Фелмотт сказал, что не может помешать королю узнать о слухах, но главное – не дать ими воспользоваться. Им нужно чем-то его привлечь, чтобы приобрести над ним власть. Потом они заговорили о необходимости что-то придумать.
Джеймс яростно насупился, глядя в пространство.
– Итак… что, если «древние обычаи» Фелмоттов есть зло и порок? – протянул он. – Нечто такое, за что их можно обвинить в колдовстве? Если король подписал грамоту, разрешающую дьявольские деяния, значит, не сможет арестовать их как колдунов, верно? Потому что в противном случае они покажут всем эту грамоту. И его тоже обвинят.
– Если падут Фелмотты, падет и он, – докончила Мейкпис его мысль. – Это шантаж.
– Говорил же тебе, что с Фелмоттами что-то неладно! – воскликнул Джеймс. – Их «древние обычаи»… должно быть, имеют какое-то отношение к тому, что с ними случается, когда они наследуют титул и земли. Они меняются, попомни мои слова! Может, продают души дьяволу!