Девочка Севера
Шрифт:
Сама баб Тася – это улёт по всем фронтам. Юморная старушка с боевым характером. И Лету опекает очень, словно внучку. Только отчего-то холодно между ними. Да и не внучка ей Лета.
Но тогда кто?
Имя я узнал, и по возвращению в город пробью. Пробил бы хоть сейчас, но на телефоне одна палка связи, да и та периодически пропадает. И судя по тому, что мне за всё время здесь никто не звонил, эта палка чисто номинальная. А у меня уже всё чешется изнутри от предвкушения нырнуть в чужую тайну.
Топор рассекает
Останавливаюсь, чтобы отдышаться.
Тут ещё целая гора дров, и за полтора часа, что у меня до обратной электрички осталось, мне всё это не переработать.
Но я уже принял решение, что вернусь. И получил официальное разрешение на это от хозяйки.
Забор покосился, во дворе сгнил тротуар. Надо менять доски. Крыша у баньки прохудилась, там только шифер перестилать. Лета, а тем более баб Тася, с этим не справятся.
Хочется помочь. Просто по-человечески. Только мне бы подкрепление, в одного здесь возиться буду долго.
Я хотел знак – я его получил. Вот, зачем Лета появилась в моей жизни. Она привела меня туда, где я могу быть действительно полезен. Правда, сама Лета от этого явно не в восторге. Я её раздражаю.
А она…
Она красивая. И загадочная.
И я не знаю, от чего из этого меня больше торкает.
Непонятное – понять, необъяснимое – объяснить, загадочное – разгадать. Точка.
А если её тайна тебе даст такое, что не унесёшь, Север? Чо делать будешь?
Да как не унесу? Вон, какие ручищи. Топором машут, дрова колят. Я этими ручищами и Лету и все её тайны могу подхватить и утащить, куда захочу.
А куда хочу..?
Куда хочу – туда пока нельзя. Она ж трясётся от любого прикосновения, словно чихуахуа. Сломано что-то. А как исправить?
Я вот забор могу. Крышу – тоже. Собрать мебель из дерева – запросто. Спасибо отцу, он меня этому обучил.
А вот как человека чинить я не знаю.
Я сам как неотёсанное полено во всём, что касается тонких организаций.
Понимаю только, что нельзя давить. Надо нежно. Типа, доверие выстроить. Хотя бы коммуницировать научиться нормально, а потом уже всякое остальное.
В голове неожиданно рождается картинка, как я беру Лету на руки. Сжимаю тонкую талию грубыми ладонями, и она почти невесомая в моих объятиях. Как бабочка.
Нет, стоп. Какая нахрен она бабочка? Она ведьма. Горячая, как огонь.
И теперь перед глазами стоит другой образ: рыжие волосы, струящиеся по обнажённой спине и падающие на хрупкие плечики. А там, дальше, вне зоны видимости, вздымается полная грудь. Её кожа – это атлас, гладкий и сияющий. И когда я веду пальцами по груди, её маленькие розовые соски напрягаются, превращаясь в бусинки. А когда я загибаю её в откровенную позу, она мурлычет, и её густые ресницы порхают над бледными щеками, скрывая поплывший взгляд.
В
Бля…
В приливе тестостерона хватаюсь за топор, чтобы хоть как-то из себя эту порнушку выбить, но оно не уходит. С каждым ударом по полену манящий образ только сильней впечатывается в мозг.
Уйди, ведьма! Приворожила, да? Иначе как это объяснить?
У меня обычно всё просто с женщинами. Выбираю тех, кто заведомо согласен. Никаких плясок вокруг. Чисто секс и все довольны.
И меня это устраивало. До той самой ночи на мосту.
После – как отрубило. Ведьма мне разве что не снится, но чую, это временно.
– Данечка, бросай работу! – Кричит баб Тася с крыльца. – Иди покушай, голубчик.
– Сейчас, бабуль.
Складываю дрова в дровянике штабелем. Отряхиваю одежду от щепок и пыли. Захожу в дом.
– Садись сюды. Кушай.
Баб Тася ставит передо мной тяжелую чугунную сковороду. Там картошечка, грибы, всё с лучком и сметаной. Блестит от масла. На дощечке нарезано сало с чесноком. Чёрный хлеб ломтями. Солёные грузди в блюдце, огурчики, помидорчики. Кайфы!
– Бабушка, да вы что! Я столько не съем!
– Съешь! – Хмурит брови. – Ты вон какой большой. Тебе исть много надо, а то ноги не унесут.
Вручает вилку и двигает сковороду поближе.
Здесь всё по-простому. Без изысков, без пафосной сервировки, где по пять столовых приборов под каждой рукой, и хрен разгадаешь, за какой хвататься, чтобы не выглядеть дурачком.
Тут общая сковорода – и наяривай, сколько влезет.
– А Лета?
– Не придёт Лета.
– Мм. Ладно.
Меня это неожиданно и очень глубоко цепляет. Хочется ещё раз на неё взглянуть. Попасть под удар полыхающего взгляда.
– Да и не жрет она ничего. Кусочек хлеба с колбасой утащит в комнату и жуёт там впотьмах.
– А сейчас она где?
– Шурку развлекает. – Фыркает баб Тася. – Та вечно больной делается, лишь бы Лета почаще приходила.
– Доброе у неё сердце.
– Хорошо ли это, голубчик? Такую девку обидеть не трудно. Горе луковое.
– Кто её обидел? – Жую хрустящие грузди. Отвал башки…
– Та был один. – Баб Тася понижает голос и подаётся корпусом вперёд. – Но я тебе, голубчик, этого не говорила. Не любит Лета, когда я в её прошлое нос сую. И ты не суй.
– Договорились. – Согласно киваю, хотя уже знаю, что сделаю по-своему.
После плотного обеда переодеваюсь «в своё красивое». И мне тоскливо думать о том, что сейчас придётся снова в город возвращаться. Не хочется…
– Ты, Данечка, в следующий раз на выходные приезжай. – Баб Тася поправляет мою куртку на плечах. – В баньке попаришься, я настойку из подполья достану. Хорошая настойка, на бруснике. Мягкая.
– Вы только Лете не рассказывайте о нашей договорённости.
– А чегой?