Девочка в бурном море. Часть 2. Домой!
Шрифт:
— У нас в стране было когда-то много партий, и народ выбрал себе одну-единственную — коммунистическую, выбрал право самому распоряжаться своей судьбой и за это право бился много лет и сейчас бьется, — ответила Елизавета Карповна.
Антошка ликовала. Мама очень хорошо ответила. И не побоялась сказать, что она коммунистка.
— Эта война воспитает другого человека, — вступил в разговор Джофри, — после войны народы всех стран поймут, что такое английская демократия, и, отвернувшись от фашизма, примут
Елизавета Карповна развела руками.
— Это тоже в духе британской демократии — считать, что другие народы должны жить по вашему образцу?
— Я решительно не согласен с вами, мистер Джофри, — вскочил доктор и зашагал по каюте. — Война не воспитывает. Война развращает, учит людей убивать и бездельничать.
— Мне кажется, — мягко улыбнулась Елизавета Карповна, — что война прежде всего испытывает — испытывает каждого человека, силу и способность каждого государства, в войне проверяется дружба народов и несокрушимость крепостей, незыблемость традиций. Все проходит испытание во время войны.
— Я признаю за русскими…
— Вы хотите сказать — за советскими, — поправила старшего помощника Елизавета Карповна.
— Да, да, но для нас Советский Союз — это прежде всего Россия. Так вот, я признаю за советскими один козырь — это умение сплотить народы разных национальностей. Черт возьми, если бы мы могли овладеть этим секретом, британская империя была бы неуязвима!
— Тогда вам пришлось бы нарушить ваши традиции и принять наши, — парировала Елизавета Карповна.
— А у вас тоже есть традиции? — спросил мистер Эндрю.
— Безусловно, — ответила Елизавета Карповна, — и самая первейшая и святая — это дружба. Нашим обычаем стало, если в мире случилась беда, спешить на помощь. Так было всегда, так будет всегда.
— Что правда, то правда, — заметил старший механик. — Русские дружить умеют, а наша империя трещит сейчас по всем швам. Индия уже фактически откололась, Африка тоже готова восстать против нас.
— Англичане всегда любили подминать под себя, — сказал капитан, — мы, шотландцы, это испытали на своей шкуре.
Елизавета Карповна видела, что разговор начинает вестись на высоких нервных тонах.
— Тсс, тише, — приложила она палец к губам, — Джонни заснул…
Малыш, прижав к себе куклу, которую смастерила ему Антошка из своей варежки, сладко спал, притулившись возле своей няньки.
— Джонни знает свое время, — улыбнулась Елизавета Карповна. И эта улыбка погасила готовые сорваться резкие слова.
Елизавета Карповна понесла на руках Джонни. Антошка пошла следом за ней.
— Миссис Элизабет — отличный парень! — сказал доктор Чарльз.
— Мама, — покачала головой Антошка, когда они пришли в свою каюту, — ты выдала тайну: сказала, что ты член партии. Ты не боишься испортить англо-советские
— Нет. Глупо было сейчас скрывать это. Мы едем домой, и меня не могут заподозрить, что я веду коммунистическую пропаганду. А свои убеждения отстаивать можно и должно.
Елизавета Карповна осторожно уложила Джонни на койку. Пикквик немедленно примостился рядом с мальчиком.
— Пусть малыши поспят, а ты пойди прогуляйся по палубе, — предложила Елизавета Карповна. — Я зайду в лазарет.
Антошка стоит на палубе, всматривается в серую пологую зыбь, переводит взгляд в туманную даль, где сливаются воедино море и небо — одинаково тусклые, холодные и непроглядные. Море для Антошки — огромная таинственная книга, которую она не умеет читать. И ей до слез стыдно признаться даже самой себе, что она не любит море. Эти свинцово-безбрежные воды страшны в штормовой ярости, неприветливы и сейчас, в тихую погоду.
Почему же испокон веков, презирая опасность, люди, рожденные на земле, шли в море, многие находили там свою погибель, а на смену им приходили другие?
Если бы древние пироги, парусные суда, рыбачьи шхуны и корабли оставляли следы на воде, моря и океаны были бы исполосованы глубокими бороздами, и если бы на месте гибели каждого мореходца со дна океана поднимался могильный холм, морская гладь выглядела бы сплошным кладбищем. Но равнодушные волны смывают следы кораблей; морские пучины глубоко прячут обломки судов, останки людей. А человек, осознав себя хозяином планеты, захотел заглянуть во все уголки своего обиталища, покорил землю, воды и устремился в небо.
Нет следов на воде, но человек, познавая море, наносил на мореходные карты открытые им острова и земли, подводные архипелаги и морские впадины, измерил глубину океанов и морей, проложил невидимые для сухопутного обитателя земли точные и безопасные дороги. Имена исследователей стали островами, морями, проливами.
Эти волны, что лениво плещутся сейчас вокруг парохода, на палубе которого пытливыми серыми глазами всматривается в мир советская девчонка, пятьдесят лет назад омывали крутые выпуклые борта корабля «Фрам».
«Фрам» — значит «вперед». На корабле, носившем это имя, шел в неизведанную Арктику знаменитый норвежский ученый-океанограф Фритьоф Нансен. «Фрам», похожий на скорлупу грецкого ореха, избороздил заполярные моря и Ледовитый океан, и льды, пытавшиеся раздавить дерзкого пришельца, только выталкивали корабль наверх. И нет человека, который бы, приехав в Осло, не посетил бы павильон, в котором норвежский народ свято хранит эту реликвию мужества и пытливости.
В 1928 году — это был год рождения Антошки — человечество, может быть, впервые за всю свою историю, познало радость и счастье бескорыстной взаимопомощи, братской солидарности.