Девочка в реакторе
Шрифт:
— О чем думаешь?
— Мама моя — очень суеверный человек, — немного помолчав, заявил Боровой, погладив обнимающую сзади жену по ее свисающей руке. — Я не раз бывал у нее дома, и видел, как к ней приходили совсем молодые девчонки, как ты, например. Они постоянно просили у нее погадать.
— Ух ты! Твоя мама — гадалка?
Стекла в маленьких стареньких окнах трещали от ударов снежной бури поздним зимним вечером. Снежинки россыпью падали на узкие подоконники, засыпали протоптанные дорожки. В печи потрескивали дрова, заранее принесенные из дровника, находящийся во дворе рядом
Маленькая комната, освещая большой абажурной люстрой, висящей над круглым столом, наполнилась таинственностью и загадочностью. Александр, поставив рядом зажженную керосиновую лампу, сел в кресло, сложив ногу на ногу, и положил на колени “Приключения Тома Сойера”. Из-за непогоды радио не работало, и пришлось довольствоваться чтением и гостеприимством своей мамы, жестом пригласившей в комнату молоденькую девицу.
— Тебя Люда зовут?
Девица еще не успела открыть рта и застыла в оцепенении.
— Да-а-а… вам моя подруга сказала?
Лицо престарелой женщины украсила хитрая улыбка.
— Садись. — Она жестом указала на стул рядом с собой. — Карты все знают. — Колода с нарисованными черными и красными знаками, обозначающие пики, червы, трефы и бубны, спокойно легла на старую клеенку. — У тебя есть муж, его звать Володей. Молодой, симпатичный. Я вижу, гложет тебя что-то… — на столе появились еще пара карт. — Считаешь, что у твоего Володи есть любовница? И подозреваешь в этом свою подругу?
На лице девушки отразился плохо скрываемый ужас.
— Я об этом никому не говорила… даже маме…
— Как ты все угадываешь? Неужели кусок бумаги тебе об этом рассказывает? — отложив книгу, Александр подошел к матери, когда девушка, получив утвердительный ответ на свой вопрос, ушла, оставив банку смородинового варенья.
— Я и сама этого не знаю, — престарелая женщина пожала плечами. — Мне приходится настраиваться, тогда имена и события как бы сами вспыхивают в мозгу, подобно импульсу. Но и это выходит не всегда. Однажды, когда я сидела дома одна, решила разложить карты. Раз разложила, два… и каждый раз, когда я их собирала, тасовала и раскладывала по-новой, они вновь и вновь показывали мне дату: двадцать шестое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестой.
— Карты-то твои хоть объяснили, что это значит?
— Ни один расклад не приоткроет завесу тайны. Но я все-таки попыталась. Случится что-то страшное. Валет бубей обычно обозначает маленького мальчика, но это не столь важно. Именно ребенок станет причиной большого несчастья. Как это объяснить, я не в курсе.
— Добрый день, Александр Александрович, — рано утром, незадолго до поездки в больницу, раздался оглушающий звук звонящего стационарного телефона. — Это вас Беляев беспокоит, директор вашего отделения. — Боровой уже давно работал в курчатовском институте, изучая ядерную физику и все, что с ней связывает. — Вы бы не могли мне помочь в расчетах для Чернобыля?
— Да,
— Авария, — коротко произнес директор и положил трубку.
— Что-то случилось? — почувствовав резкую смену настроения, Мила подошла к мужу и обняла его сзади, обхватив худыми руками плотную грудь. Вдохнула резкий запах тройного одеколона и продолжила: — Звонили из института?
— Да, зовут на расчеты. Не понимаю, у них полно блестящих теоретиков, а они позвали экспериментатора.
— Может, потому и позвали? — девушка пристально вгляделась через плечо в его хмурое лицо.
— Вас уже ждут, — когда машина подъехала к жилому дому и любезно сообщила о своем прибытии, просигналив на весь двор, Александр, перекинув через правую руку пальто — “не доверяю я погоде, она у нас дама легкомысленная”, — вышел на улицу. Сделал ладонь козырьком и вгляделся в абсолютно чистое небо.
Но не успел он сделать и шага, как солнце закрыла огромная грозовая туча, взявшаяся непонятно откуда. Птицы, что мирно щебетали, тут же взмыли вверх, превращаясь в мелкие темные точки. Ветер, поднимающий пыль у дороги, разогнал навязчивую духоту.
— В институт, — коротко бросил Боровой, напоследок хлопнув дверцей.
***
— Сынок, ты хочешь что-то сказать, — после долгого изнурительного разговора в институте Александр отправился в больницу. Матушка продолжительное время лежала, охваченная параличом. Вечером дежурный медперсонал уходил, и за престарелой женщиной ухаживать было некому.
Боровой переступил порог палаты, где мама лежала одна, изучая пустым взглядом потолок, и, присев на краешек кровати, он погладил морщинистую руку.
— Да-а все в порядке, мам. Для меня самое главное твое выздоровление, — Александр взял со стоящего рядом столика тарелку с дымящейся манной кашей и, зачерпнув белую субстанцию, поднес ложку к ее пересохшим от жажды губам.
Он понуро опустил взгляд, когда матушка, поведя головой, отказалась от еды. Обтянутое кожей лицо заставило его прерывисто выдохнуть, чувствуя, как рвущиеся наружу эмоции терзают сердце, становясь непосильным грузом. Где-то в глубинах разума шикнула мужская гордость, не давая чувствам волю и не позволяя разразиться бурными рыданиями.
Ему так и не удалось узнать мать до конца, все еще ощущая себя брошенным ребенком. “Я не такой как все!” — каждый день замечая жалость в глазах ровесников, живущих в полных семьях: матери, прошедшие войну и оставляющие детей на пьющих отцов, вернувшихся с фронта. Эти дети не чувствовали то, что чувствовал мальчишка, с завистью и съедаемой сердце болью поглядывающий на них.
“Откуда у тебя появились такие мысли?” — когда матушка, спустя несколько лет, появилась на пороге отчего дома, распахнув ранее невиданные теплые объятия, прижала его к своей груди, такой большой и женственной, он почувствовал себя маленьким мальчиком, ощущая, как руки заледенели и безжизненно повисли, будто лохмотья, а по телу прошлась дрожь, покрывая кожу мурашками.