Девочка. Книга первая
Шрифт:
Я вздохнула, сглатывая непрошеный комок в горле, и увидела на пороге Джулию.
— Вет сказал, что кот молодой, здоровый, кость должна срастись быстро. Выдал мне кальций и тучу всяких лекарств. Да, и еще нужно через неделю привезти его на осмотр.
— Спасибо за Тигра, — нахмурилась я, рассматривая загипсованную лапу кота и его раны на шерсти.
— Ладно, а теперь шутки с Майклом в сторону, — тихо проговорила Джули, заходя и усаживаясь в мое кресло: — Рассказывай, что у тебя там с Барреттом.
— Джули, я не знаю, что рассказывать, —
— Ну прежде всего, почему ты уверена, что вы с ним разошлись? Если бы ты ему не понравилась, то он бы тебя домой отправил, как только вы приземлились в Сиэтле…
Машинально бросив взгляд на свои предплечья, я вздохнула, не зная, как сказать про наручники, но так и не подобрав слова, просто сняла ветровку, оголяя руки.
— Что это за махровые браслеты?… — недовольно спросила Джулия.
Я сдвинула мягкую ткань и показала ей свои запястья с пожелтевшими и немного расплывающимися по коже пятнами.
— Писец! — воскликнула подруга, а мой Тигр тут же зарычал, давая понять, что Джулия ему мешает.
Я приставила палец к губам, а подруга уже снизив тон шепотом продолжила возмущаться:
— Это что вообще за хрень? Следы от наручников?
— Мгм… — кивнула я.
— Что вообще произошло?! — и пока я подбирала слова, она внезапно спросила: — Блядь, только не говори мне, что он один из тех любителей кнутов и плеток в красных комнатах?! Терпеть не могу всю эту новомодную чушь садо-мазо.
— Нет, Джули, это не то, что ты думаешь. Никаких таких комнат у него нет, равно как и плеток. Он не садист, который получает удовольствие от причинения боли, — и я остановилась, подбирая слова, пока Джули смотрела на меня, широко раскрыв глаза. — Это действие не носило сексуального характера… Я устроила истерику, и Барретт подавил бунт — приковал меня к кровати, но пока я была зафиксирована, он меня пальцем не тронул.
— В любом случае, он не имел права так поступать с тобой! Зная тебя и твой спокойный характер, какую такую истерику ты могла устроить?! — и Джули посмотрела на меня непонимающим взглядом.
— У него случилась какая-то авария на верфи, и мы вернулись в Сиэтл раньше на несколько дней, — вздохнув, начала объяснять я. — Я думала, меня отвезут домой, а вместо этого привезли в пентхаус, ничего не объясняя и не говоря о сроках. Ко всему прочему еще и телефон забрали. Нервы не выдержали, и я устроила настоящую истерику. Но потом я стала свидетелем одного разговора, и оказалось, что Барретт планировал меня отпустить, как только найдет виновников аварии.
— Ну понятно. Решил подстраховаться, — кивнула Джули, но тут же добавила: — А объяснить по-человечески он тебе это не мог?!
— Мог наверное, — пожала я плечами, не зная, что ответить. — Но мы с ним не в тех отношениях, чтобы мне что либо объяснять, особенно если это касается его бизнеса. Да даже не это главное, — и я остановилась, подбирая слова. — Я уверена, он вообще мало кому что-либо объясняет. А ломать свои принципы и привычки под кого бы то ни было он не намерен. Мне иногда кажется,
Джули вновь кинула взгляд на мои запястья, и в ее глазах с новой силой вспыхнули угольки злости.
— А почему такие большие следы? Такое впечатление, он все таки издевался и делал тебе больно, а не просто усмирял…
— Джули, отвечаю на твой вопрос: он не издевался, не бил, не насиловал. Собственно… его вообще в пентхаусе не было, — тихо добавила я. — Он даже когда меня приковывал был совершенно спокоен. Приковал не жестко, но надолго. Отсюда и следы. Знаешь, я могла понять почему именно он так поступил, но никак не могла понять, зачем так долго меня оставлять в таком виде, если сам потом и выхаживал и явно не стремился оставить калекой. Мне конечно никто не объяснял, и я думала о разных причинах, вплоть до того, что он забыл о моем существовании, пока решал свои проблемы. Но от услышанного сегодня в джипе разговора я сделала свои выводы — ему срочно пришлось улететь в Чикаго, и он не смог вернуться быстро. По крайней мере, у меня такое объяснение.
Джулия никак более не прокомментировала мои слова, и в комнате повисла тишина, но я видела на ее лице возмущение и недовольство тем, что я не упрекала Барретта в содеянном. Внезапно она бросила на меня изучающий взгляд и спросила:
— А что ты вообще чувствовала, когда была с ним? И каким он был с тобой? Ну помимо этой его выходки… — и она вновь скривилась от недовольства.
Я на секунду закрыла глаза, собираясь с мыслями, и вздохнула — мне бы самой разобраться в своих эмоциях.
— Это сложно объяснить. У меня какие-то смешанные чувства по отношению к нему. Он довлеющий, доминирующий во всем, не терпит возражений. “Я с тобой не дискутирую” и “не обсуждается” — его любимые слова. Особенно меня раздражало, когда он вторгался в мое личное пространство и вел себя так, будто я его собственность, которой он имеет право распоряжаться. Но в то же время, когда он меня обнимал, когда мы были вместе в нашем пространстве, это ощущалось так правильно, так надежно, как будто так и задумывалось изначально, так и должно было быть всегда. Словно его объятья были моим домом…
— Лилл, твою мать, ты влюбилась в него… — с горечью в голосе произнесла подруга, качая головой.
— Влюбилась? Нет-нет-нет-нет-нет! Я не влюбилась. Однозначно, нет!
— Ну судя по тому, что ты говоришь, ты влюблена и простила ему эту выходку с наручниками.
— Нет, это не любовь, и мое прощение не имеет отношения к чувствам. Мне нужно было отпустить обиду на него, чтобы идти дальше по жизни без злобы и с легким сердцем, оставив негатив позади. Нести обиду в сердце — это как нести чемодан без ручки — тяжело и бессмысленно. А все остальное… Мои ощущения и чувства… Не знаю… — и я вновь опустила глаза, понимая, что я совсем запуталась, и мне нужно было подумать, причем в одиночестве, в тишине своей комнаты, в своем пространстве, а не под пристальным взглядом подруги.