Девочки в огне
Шрифт:
Теперь о том, как и когда я это сделала.
Ножом. Лэйси Шамплейн в ванне с ножом.
Это было после Джерси, после Ублюдка, после Батл-Крика, Никки и Крэйга, однако еще до тебя. Про Никки и Крэйга – не столько вранье, сколько недомолвка, но ты, наверное, скажешь, что все равно считается.
Ножом в ванне, потому что так показывают в кино: теплая ванна, теплая кровь, все уплывает прочь… Я пустила воду, разделась, а потом полоснула по коже, но только один раз и очень неглубоко: в кино не говорят, что это офигенно больно.
До Лэйси, сказала бы моя дорогая матушка, жизнь была гребаной малиной, сплошная «травка» да пивные похмелья, ни дать ни взять белая
В детстве это была моя любимая история – как я невольно поприсутствовала на их свадьбе и как получила свое имя. Потому что у отца она звучала по-другому в те давние времена, когда он сидел на краешке моей кровати, гладил меня по голове и рассказывал сказки на ночь.
– Мама была красивее всех на свете, – говорил он мне. – И знаешь, что было в ней самое прелестное?
Наступала моя очередь, и я с четырехлетнего возраста помню свою реплику:
– Арбузик!
– Чертовски верно. Арбузик. Я не мог удержаться, протянул руку и погладил ее животик, вот как сейчас глажу тебя по головке, ее белое платье зашуршало под ладонью, и вот тут-то я и сказал то самое слово.
– Лэйси! [17]
– Я говорил про платье. И про то, какая она в нем красивая, и как приятно ее гладить, и как мне хочется… Ладно, тебе не обязательно об этом знать. Но она решила…
– …Что ты говоришь про меня.
– Вот почему тебя так назвали, арбузик. Вот как ты стала Лэйси.
Когда мне было десять, мать призналась, что позаимствовала мое имя из какого-то бульварного романчика. Оставалась неделя до родов, а они все еще не решили, как назовут ребенка, – и вообще не знали, кто родится, мальчик или девочка, не покрасили комнату, не собрали кроватку. Она взяла имя с потолка, а отец, очнувшись после ночной попойки в четверг, не стал упираться: Лэйси так Лэйси.
17
Lacy (англ.) – кружевное.
– Повезло, что не мальчик, – добавила мать, – а то назвали бы Фабио.
Хобби у нее такое: клеветать на прошлое. Сочинять разные истории, чтобы утешить себя и позлить меня.
«Твой отец ушел, потому что не любил нас».
«Твой отец никчемный кретин, нам без него намного лучше».
Если только не впадет в другое настроение: «Это он все погубил, конечно он, долбаный
Твой отец ненавидел тебя с того самого дня, как узнал о твоем существовании. Грозился, если придется, за волосы отволочь меня назад, в ту клинику. Пытался откупиться. Все что угодно, лишь бы разделаться, лишь бы избавиться от этого.
Так он тебя и называл. „Это". И я говорю не про те времена, когда ты была комочком размером с орех в животе, я про настоящего младенца: уродливое красное орущее существо, которое размахивало крошечными кулачками, будто я совершаю смертный грех, оставляя тебя на пару часов в мокрых пеленках, а он говорил: „Можешь ты наконец заткнуть эту тварь? Надеть намордник? Дать стопку виски? Моя мама всегда так делала".
А когда я не позволяла тебя спаивать, он сам принимал на грудь, чтобы хоть чуть-чуть успокоить проклятые нервы. До тебя он тоже выпивал, но пьяницей не был.
До тебя все шло отлично».
О той ночи, когда он ушел и больше не вернулся: «Слинял, как вор, пока все спали. Будто из тюрьмы сбежал. Ему повезло, что я не проснулась. Зарезала бы».
В Джерси, будучи в особенно хорошем настроении, она рассказывала, как они познакомились на концерте Ван Халена, оба пьяные в дрова. Он работал охранником, она была фанаткой и ради пропуска за кулисы могла трахнуться с любым.
При Ублюдке она старалась помалкивать: он не любил напоминаний, что он у нее не первый. Но порой, когда он отправлялся играть в боулинг во имя Господа или еще куда-нибудь, она надиралась, распускала сопли и снова заводила старую пластинку в духе «Это твоя жизнь» [18] : «Твой папочка подарил мне на Валентинов день вешалку для одежды. Надо было ею воспользоваться».
Я и без нее знаю.
«Лэйси», – сказал папа, положив руку на мою еще не сформировавшуюся голову, и между мной и его ладонью была только тоненькая прослойка кружев и стенки матки, и он так сказал потому, что уже тогда считал меня красивой.
18
«This Is Your Life» – американское телешоу (1952–1961,1971 – 1983), где ведущий раскрывал приглашенным звездам малоизвестные подробности их биографии.
Он пил потому, что она его вынуждала.
Он бросил ее потому, что она его заставила. Я сама слышала ее вопли, перекрывавшие звон посуды и дребезжание стекол: «Убирайся, убирайся ВОН!» – и в конце концов он послушался.
И вовсе не как вор. Он попрощался.
Встал на колени перед моей постелью и прошептал мне на ухо:
– Я люблю тебя, мой маленький арбузик. Помни об этом.
Я взмолилась:
– Папочка, не уходи; папочка, забери меня с собой, – потому что даже тогда понимала, о чем он говорит, и знала свою роль.
– Она мне не разрешит, – ответил он, и даже тогда, наверное, я понимала и это. – Если бы я мог, я остался бы.
И еще:
– Я за тобой вернусь.
Он и возвращался – четырежды в том же году и дважды в следующем, только когда она была на работе или спала, и я ни разу ничего ей не сказала. Иногда он появлялся ночью и бросал камешки в мое окно, будто хренов Ромео, взбирался по шпалере, прокрадывался ко мне в спальню с мягкой игрушкой в зубах, каким-нибудь хромым кроликом или трехногим котом, которого нашел и приберег специально для меня, поскольку знал, что мне нравятся увечные. Он прижимал к губам палец, я тоже, и мы играли в лунном свете, тихо, как мышки, притворяясь, что хотя бы сегодня рассвет не наступит.