Девственница
Шрифт:
Она протянула его Кингсли.
– Amor vincit omnia, - прочитал Кингсли. Он посмотрел на Сорена, ожидая перевода.
– Любовь побеждает всё, - сказал Сорен.
– Вот что за знамение, - сказала Нора.
– Мы трое. Эта свадьба. Все. Amor vincit omnia.
– Аминь, - добавил Сорен.
– На это, - сказал Кингсли, - даже я скажу «аминь».
– Он вернул Норе медальон. Она повесила его на цепочку и вернула ее на шею, где ему и место.
– Я провожу тебя, - сказал Сорен Кингсли, и Нора сдержала улыбку. Они вместе вышли из комнаты, она забралась в постель
Она притворилась спящей и продолжала притворяться, даже когда услышала, как открылась, закрылась и заперлась дверь. Было нелегко продолжать эту игру, когда она почувствовала губы Серена на своем плече.
– Ты поцеловал Кинга перед сном?
– спросила она, стараясь не улыбнуться.
– Целый замок, полный людей, которые подписали соглашения о неразглашении? Конечно, поцеловал.
Она хихикнула и глубже забралась под одеяло. Сорен продолжал целовать.
– Он счастлив, - сказала она.
– Никогда не видела Кингсли таким счастливым, как за последние два года.
– У него есть Джульетта, Нико, Селеста...
– Ты, - добавила Нора.
– У него есть ты. И что еще лучше, ты будешь в его полном распоряжении, когда я буду во Франции с Нико.
– Я обещаю, к тому времени, как ты вернешься домой от Нико, он будет более чем счастлив вернуть меня.
– А я буду более чем счастлива принять тебя обратно.
– Нора перевернулась и улыбнулась ему.
– А как насчет тебя? Ты счастлив?
Он медленно кивнул.
– Счастливее, чем когда-либо за всю свою жизнь. В старении есть свои преимущества. Прошлое теперь кажется древней историей, пылящейся на книжной полке. Призраки наконец-то перешли на другую сторону.
– И ты превращаешься в серебристого лиса, - сказала она, проводя пальцами по его волосам, светлым и седым.
– Еще одно преимущество взросления.
Он улыбнулся, взял ее за руку и поцеловал.
– Перспектива. Это самое большое преимущество. Могу оглянуться назад и увидеть свою жизнь издалека и с большой высоты. И, оглядываясь назад, в частности, на тот год, я вижу, что я тебе кое-что должен. Давно назревшее извинение. И, конечно же, твой приз.
– Приз?
– Она села в постели и захлопала ресницами, глядя на него.
– Я почти забыла о призе.
– Закрой глаза и протяни руки.
Она нехотя подчинилась.
– В последний раз, когда я играла в эту игру с Гриффином, - сказала она, - я не получила желаемого приза.
– Ты захочешь получить этот приз, - ответил Сорен. Он вложил что-то в ее ладони, что-то тонкое и гладкое.
– Открой глаза.
Она открыла их, как было приказано, и увидела, что в руках у нее стек. Тонкий, из черного отполированного дерева, с белой резной костяной рукояткой.
– Это...?
– Это та же самая рукоятка, - ответил Сорен.
– Но нам пришлось заменить сам стек.
Нора с трепетом смотрела на него. Это был не совсем тот стек, который подарил ей Кингсли много лет назад, и который Сорен разломал
– Где ты это взял?
– спросила она, глядя на него снизу вверх.
– Джульетта помогла с реставрацией. Она знает, где Кингсли берет все свои игрушки.
– Ты же знаешь, что у меня больше десятка разных стеков.
– Будет несколько десятков плюс один, - ответил он.
– С моей стороны было неправильно ломать его, и я должен был заменить его много лет назад.
– Так вот почему ты хотел узнать о том годе?
– спросила она, скользя рукой по деревянному стрежню к кожаному наконечнику. Деревянный стек мог причинить такую же боль, как и ротанговая трость. Даже мог рассечь кожу. Жестокое дьявольское орудие - ей не терпелось применить его на ком-нибудь.
– Недавние события напомнили тот год.
– Какие недавние события? Я и Нико?
– Да, - ответил он, заправляя прядь волос ей за ухо.
– Кинг предупредил меня, когда тебе было шестнадцать лет, что ты не такая покорная, какой я думал, что хотел тебя видеть. Я проигнорировал его предупреждения, самодовольный в своей уверенности, что ты всегда будешь повиноваться мне, независимо от того, кем ты была в своем сердце.
– Я действительно обещала, что буду повиноваться тебе вечно. Я долго пыталась, столько, сколько могла.
– А я пообещал тебе все. Частью этого всего должно было быть позволить тебе быть такой, какая ты есть, а не пытаться заставить тебя быть такой, какой я хотел. И теперь, когда вы с Нико вместе, и мы с тобой никогда не были так счастливы, как сейчас, я понимаю, как глупо было бояться.
Это было правдой. Они никогда не были так счастливы вместе. У Сорена были она и Кингсли, у нее был Сорен и Нико. Они оба жили той жизнью, для которой их создал Бог, и это, как она обнаружила, было ключом к счастью.
– Я бы тоже испугалась. Если бы ты вернулся из Рима и сказал, что решил, что теперь ты сабмиссив и больше не будешь доминировать, не думаю, что восприняла эту новости лучше, чем ты воспринял мои новости.
– Она рассмеялась при одной этой мысли.
– Для меня ты воплощение двух мужчин - Отец Маркус Стернс и Сорен, - и я люблю вас обоих. Я Элеонор и Нора. Я так долго злилась на тебя, потому что я любила вас обоих, а ты не хотел любить двух меня.
– Я пытался защитить тебя, а сделал только хуже.
– Хуже? Нет. Сложнее? Да, но не хуже. Я бы никогда не начала писать романы, если бы не бросила тебя. А если бы не начала писать, я бы никогда не встретила Зака. И... ты знаешь.
– Она улыбнулась. Он поддел ее подбородок в той отеческой манере, в какой обращался с ней.
– Мы знаем, что Бог все обращает во благо для тех, кто любит Его и кого Он призвал по Своему замыслу, - ответил Сорен.
– Мне кажется, я где-то это слышала, - сказала она.
– Ты должна знать, что как бы сильно я ни любил свою Элеонор, мою Малышку, я также люблю госпожу Нору. Мне потребовалось больше времени, чтобы влюбиться в нее, но теперь я люблю ее так же сильно, как люблю свою Элеонор.