Девушка «амальфи»
Шрифт:
Она порывисто встала.
– Один доктор, под чьим руководством я работала в госпитале, объяснил мне, что человеку, который прошел через войну, нужно как-то оправдать свое существование. Для него жизненно важно знать: то, что он делал на войне, имеет значение по крайней мере хотя бы еще для одного человека помимо его самого. Если я не подхожу вам в этой роли, Лукка, то поскорее найдите кого-нибудь еще. Ради собственного спасения найдите человека, который захочет вас выслушать, и сделайте это поскорее. Даже если это будет обычный терапевт.
Он
– А вы, как я вижу, не боитесь ступить на опасный путь.
– Если бы мы с вами поменялись местами, разве вы не захотели бы мне помочь?
Она сказала правду, и деваться ему было некуда. В госпитале им занимался психиатр, который сказал ему, что для каждого его собственный опыт на войне не сравним ни с чьим. Кто-то выжил, кто-то погиб, но человечеству это безразлично. А для него самое ужасное – это замкнуться.
Лукка закрыл глаза.
– Как вам это для начала? Отец запретил мне поступать в военную академию в Бари. Я поступил туда против его воли, потому что хотел стать похожим на деда, который сражался на последней войне.
Она не сразу ответила.
Я не знала. Гвилио никогда мне про это не говорил.
– Нет, он не стал бы об этом рассказывать. Потому что его тесть вернулся с войны без ноги. Об этом мой отец не любит вспоминать.
– Трость? – тихо спросила она. – Это его?
– Да. Если вы думаете, что отцу захочется услышать о моем ранении и заново пережить весь этот ужас, то вы глубоко ошибаетесь. Но я понимаю, нужно все ему рассказать. Я через многое прошел, и многое мне еще предстоит, но вы не мужчина и не представляете себе, что я хочу выглядеть крепким, когда он меня увидит. Ну что, это честное признание?
Она кивнула и прошептала:
– Мне очень жаль, Лукка.
Давно он не слышал слов сочувствия. А она произнесла их так, что он понял – это сказано искренне.
«Да и ты, Каведзали, никому не позволял заглядывать в твою душу».
Ее отношение удивило и тронуло его, всколыхнув чувства, о которых он и не подозревал.
– Вы оказали мне доверие, рассказав о себе. Может, позже вы еще мне что-нибудь расскажете.
– Больше нечего рассказывать.
– О нет. Есть. – Она вдруг встала, приподнялась на носки и быстро чмокнула его в щеку.
Затем задвинула стул и ушла в дом с пустой чашкой в руке.
Он долго стоял, держась за перила. Ему нужно позвонить врачу. В госпитале договорились, что его осмотрит врач в Салерно и назначит дальнейшее лечение.
Прошло около четверти часа. Он услыхал, как машина выезжает на дорогу. Его охватили одиночество и пустота. Он не хотел думать, что причина кроется в этой женщине. Почему именно она?
Как выразился этим утром Лукка, она ступила на опасный путь. Она заставила его быть откровенным, и, возможно, потом он разозлится на нее. Она надеялась, что этого не произойдет. Но даже если ей не избежать его неприязни, для него возможность выговориться – главный
Как отреагирует Евилио, когда Лукка с ним встретится? Увечье сына причинит ему боль. А то, что Лукка не сказал ему о своем возвращении, тоже причинит боль.
Он не все ей рассказал. Она могла представить, что он скрывал, и от этого ее бросало в дрожь – она помнила, как он выглядел и что говорил во время своего кошмарного бреда. У него резко выраженный инстинкт самосохранения, и это ее пугало.
Но проблема для нее еще и в том, что оба мужчины, отец и сын, были ей симпатичны. Она хотела им помочь, но… не ее это дело.
Слава богу, что у нее есть новое жилье, и она переберется туда сразу после работы. Но сначала надо доехать до работы… Движение в Амальфи ужасающее и требовало от нее предельного внимания.
Благодаря карте и указаниям Гвилио она отыскала отель «Европа» на площади Святого Андреа и оставила машину в подземном гараже.
– Вот и вы. – Гвилио встретил ее в фойе отеля и повел по лестнице наверх в свой номер.
Я не опоздала?
– Нет, но Марчелле понадобится больше времени для подготовки.
– Почему?
– Когда я увидел пробные снимки, сделанные в Риме, то пришел в восторг и решил, что мы заменим деловой костюм, который намечался для сегодняшней съемки, на свадебное платье. Марчелла привезла несколько моделей. Нужно, чтобы вы примерили их все, прежде чем мы примем окончательное решение.
Аннабел не возражала против примерки подвенечных нарядов. Ее собственная свадьба канула в прошлое, а свадебное платье не шло ни в какое сравнение с этими изысканными изделиями по пятьдесят тысяч долларов. Вся съемочная группа собралась, чтобы высказать свое мнение.
– Ах! – раздался общий возглас, когда она надела последнее – из тонкого как паутинка шелка и кружева.
– Оно! – громко объявил Гвилио.
Джованни, прищурившись, оглядел Аннабел, затем повернулся к стилисту:
– Пусть волосы свободно падают. Я потом поправлю мантилью.
Вся команда визажистов занялась Аннабел. Марчелла велела одной из помощниц отнести туфли на шпильках к автомобилю на месте съемки.
– Аннабел наденет их там.
Последним штрихом стали ослепительное бриллиантовое колье и бриллиантовые серьги. Когда все было готово и макияж безупречен, Аннабел вышла из комнаты в сандалиях. Все спустились вниз, помощницы поддерживали длинный кружевной шлейф.
Люди в переполненном фойе начали хлопать, а когда Аннабел вышла на площадь, то к аплодисментам присоединились восторженные возгласы. Полиция окружила место, где у старинной лестницы, ведущей к знаменитому, четырнадцатого века, собору Святого Андреа, стоял ярко-красный спортивный автомобиль «амальфи» с откидным верхом.
Гвилио, должно быть, заметил выражение ее лица.
– Мы не станем просить вас вскарабкаться на шестьдесят две ступени.
Она засмеялась, чтобы скрыть волнение.