Девушка Бандераса
Шрифт:
Может, следуя рекомендации Вадима, имеет смысл сходить на речку, посидеть на берегу с удочкой… Глядишь, в тишине и покое ту светлую мысль за хвост и ухвачу… Никем не замеченная выбралась из-за стола, юркнула на наш участок, выбрала самую толстую удочку из тех, что снаряжали Вадька и компания, накинула куртку — к ночи стало прохладно — и, отсыпав в кофейную баночку червей из майонезного ведерка, двинулась на речку.
Местечко для рыбалки я выбрала себе замечательное. В высоких зарослях камыша расстелила куртку, уселась на нее, как смогла, забросила в воду поплавок и стала ждать клева. Отчего-то не клевало, да мне, если честно, не очень-то и хотелось. Поплавок меланхолически торчал на одном месте, внося в мою смятенную
— Вот тут, на лавочке, вроде местечко ничего… — послышался со стороны тропинки, что вела от «Шанхая» к реке, знакомый мужской голос. — Ты присаживайся, я тебе газетку подстелю…
Заинтригованная, я перестала размышлять про заборы и вся обратилась в слух. Интересно, с кем это наш красавчик Макс прогуливается под луной? Неужели с Динкой? Жену спровадил в роддом и тут же вспомнил старую любовь… И Славика ведь не боится, надо же, какой отчаянный…
— Понимаешь, — с кряхтением продолжал Симин муж, шурша газеткой и, как видно, устраиваясь поудобней, — я романы пишу. И мне нужно, чтобы кто-нибудь дал оценку моему творчеству.
— Вау, это интересно, — игриво ответил голос моей дочери.
Янка! Вот тебе раз! Костик в Греции оливки собирает, а его подружка на даче романы крутит. Чудненько! Хотя, объективно говоря, что еще здесь делать молодой девчонке? Скукотища смертная. Если бы не убийство Валентина Кузьмича, от тоски с ума сойти можно. А Макс парень симпатичный, хотя и своеобразный. Задумчивый такой… Весь в себе. Правда, женат. И имеет уже двух сыновей…
С другой стороны, дочь я тоже понимаю. В девятнадцать лет еще никого не останавливало наличие малолетних детей у объекта привязанности. Немудрено, что Янка увлеклась интересным соседом. Я прикинула так и эдак и решила, что для всех будет лучше, если я пересижу внезапное свидание дочери в своем укрытии. Не подумайте ничего плохого, я затаилась только для того, чтобы не портить молодежи романтическое настроение…
— А про что пишешь, если не секрет? — продолжала кокетничать Янка.
— Про красноглазых карликов, — немного замявшись, ответил сосед. И не без гордости добавил: — Причем я сам изобрел новый формат. Называется философское фэнтези.
— Как называется? — не поняла Янка.
— Фэнтези с элементами философии, — охотно пояснил Макс. — Видишь ли, все мои друзья, да и вообще нынешняя молодежь, если и читают, то по большей части книги про спецназ и террористов. Ну еще про реки крови, что льются в горячих точках, или в лучшем случае боевики в стиле фэнтези. А я еще в школе прочел всего Бердяева, зачитывался «Категориями» Аристотеля, работами Гегеля, Шопенгауэра и Александра Свияша… И больше всего мне хотелось, чтобы их мудрые мысли дошли до моих ограниченных друзей и прочих недоумков…
— Ну и… — тоскливо спросила Янка с хорошо заметными нотками нетерпения в голосе.
Очевидно, дочь надеялась на другое развитие беседы и теперь стремительно теряла интерес не только к теме разговора, но и к самому собеседнику. Но тот, вдохновленный собственной идеей, старался этого не замечать…
— Так вот, — с энтузиазмом продолжал Макс, — я придумал, как донести крупицы мудрости до тупой молодежи. Я разработал собственный литературный жанр — философское фэнтези. От боевиков я отказался сразу — боюсь,
— Фигня какая-то, — сердито пробормотала Янка, шурша газетой.
Наверное, поднялась, чтобы уйти. Но не тут-то было. Автор нового слова в литературе тоже завозился на лавочке — видимо, удерживал свою собеседницу — и умоляюще сказал:
— Хочешь, я прочитаю тебе небольшой отрывок? А ты скажешь, как тебе, понравилось или нет… Ну пожалуйста, Яночка, очень тебя прошу…
Насколько я знаю свою дочь, она девчонка невредная. И если чужая просьба ее не особенно напрягает, старается не отказывать. Вот и теперь она согласно буркнула:
— Ну ладно уж, валяй, чего там…
На лавочке снова поерзали, вспыхнул неяркий круг света от карманного фонарика, и Макс распорядился:
— Посвети-ка мне сюда, а то что-то фигово видно…
Зашуршала бумага, и автор, смущаясь, произнес:
— Ну хотя бы вот это…
Он откашлялся и начал: «Ночь опустилась на Манхэттен. Гуалинец Цверг шел по залитой огнями улице и, высоко задрав голову, так, что черный капюшон почти сполз с зеленой головы на покатые плечи, читал иноязычный текст. Яркие неоновые буквы высвечивали загадочные символы «Happy new, 2112 year!». «Странные существа эти люди… Чужая душа — потемки…» — рассеянно подумал Цверг и, надвинув поглубже на плоское лицо капюшон плаща, устало прикрыл красные глаза. Так, следуя по улице с закрытыми глазами, он случайно задел головой прохожего аборигена. Человек грязно выругался и потер ушибленный живот. Что уж тут поделаешь, если гуалинцы — действительно карлики и порой не достают людям даже до груди… Зато маленькая собачка — до старости щенок, вот и у гуалинцев крайне сложно было определить биологический возраст… Старея, они только сильнее зеленели головой и краснели глазами. Вдруг совсем рядом раздался визг тормозов, и гудящая машина, описав красивую дугу, вылетела с проезжей части на тротуар, сметая бампером остановку с людьми. Это, оказывается, ушибленный Цвергом человек со злости запустил камнем в первый попавшийся проезжающий автомобиль. «Хомо хомини люпус эст, что означает: человек человеку волк», — подумал Цверг и снова прикрыл глаза, чтобы двинуться дальше по улице…» Классно, правда?
Янка тяжело вздохнула и ничего не ответила. А Макс, перейдя на возбужденный шепот, продолжал:
— Представляешь, такие полезные книги печатать не хотят! Ты думаешь, я не знаю, как эти ребята наверх пролезли?
— Какие ребята? — удивилась Янка.
— Да писатели эти… Толстой там, Пушкин…
— И какого из Толстых ты имеешь в виду? — прервала собеседника моя начитанная дочь.
— Да любого. Один из троих уж наверняка был масоном. А то и все три разом.
— По-моему, ты что-то путаешь, — перечила упрямая девчонка.
Но Макс, который, как видно, оседлал своего любимого конька, пропустил замечание мимо ушей и скороговоркой зачастил:
— Я же не дурак, я понимаю… Им всем масоны помогали… Да кого ни возьми из знаменитых людей, все были масонами. Пушкин вот совершенно точно был масон… Что, скажешь, это случайность? А все заладили как попугаи: «Пушкин! Пушкин! Великий русский поэт!» А что в нем великого-то? Если бы не масоны, он бы, может, и не прославился никогда… Мне вот Виолетта рассказывала, что Александр Сергеевич брал разные сказки на французском языке и хреначил их по-русски стихами…
Он замолчал, задумавшись о некрасивом поступке Пушкина, а Янка, которая никогда особенно Пушкина не жаловала, вдруг встала на защиту светила русской поэзии, заносчиво проговорив:
— Ну и что, что чужие сказки. Он же их своими стихами писал…
— Да не в этом дело, — отмахнулся непризнанный автор поучительно-развлекательных книг. — Кто про меня без протекции узнает? А братья-масоны своего всегда на поверхность вытащат. Вот как Пушкина хотя бы…
— Так ты, Максим, масон? — благоговейно прошептала Янка.