Девушка без лица

Боросон М. Х.

Я вышла через фабрику и пошла вверх по склону к площади Портсмут в поисках ответов. Слабый дождь стал падать на тротуар и мою одежду.

Отцу нужно было, чтобы я нашла путь к призрачному поезду. Мои чайки не отозвались, и Маоэра найти будет сложно. Я могла спросить только одного человека, который знал пути живых и дороги призраков.

Хотя мужчина прямо сказал мне, что не хотел меня видеть.

Я прошла по Цветочной аллее, приблизилась к площади Портсмут, где сверкали яркие и чистые лепестки. Это был край Китайского квартала, только

там из двенадцати наших улиц не было магазинов, ресторанов и парикмахерских. Несколько амбаров стояли напротив парка. Один этаж амбара снимали несколько десятков буддистов, которые жили там как в монастыре.

Было сложно поверить, что проблемы возникли в моей жизни только вчера, но такой была природа катастрофы — она поглощала все. Она пожирала время, и когда заканчивал тушить огонь, понимал, что постарел, и что из достижений у тебя лишь то, что ты не прекратил выживать.

Я завернула за угол и увидела его, крупного мужчину с бритой бородой, деревянный шест лежал на его плечах, и по бокам висели корзинка с фруктами и корзинка с овощами. Я какое-то время наблюдала за ним. Он не был человеком. Тигр в облике человека, Шуай Ху не стал принимать свою сторону зверя. В поиске просвещения он стал буддистом, отрекся от агрессии и хотел изменить свою природу, стать человеком.

Я смотрела, как он тащит тяжелые корзины, и восхищалась его верностью идее. И было приятно смотреть на движения его широких плеч и сильных рук.

Его истинным обликом был не обычный тигр, а в пятнадцать футов длиной, высотой с коня и с тремя хвостами. Шуай Ху, будучи зверем, мог бывать и в мире людей, и в мире монстров. Он видел духов легко, как я, и говорил с ними.

Когда я в прошлый раз видела Шуай Ху, я просила его сразиться со мной, как делал мой муж, и тогда монах-тигр сказал:

— Я желаю тебя, — я все еще помнила, как он при этом на меня смотрел. Но потом он сказал мне уходить и оставить его в покое.

Я пересекла улицу и приблизилась к нему. Человек-тигр повернул ко мне доброе лицо. При виде его кривой улыбки и круглых щек я просияла.

— Даону, — вежливо сказал он и склонил бритую голову в мою сторону. — Я не хочу тебя снова видеть.

ДВАДЦАТЬ

Я не знала, что нашло на монаха. Может, дело было в десятках лет медитации, может, потому что он был тигром, но он не умел скрывать чувства. Глядя в его проницательные глаза и на большие щеки, я понимала выражения его лица легко, как с отцом.

— Брат Ху, — сказала я, — ты не против меня видеть.

Он глупо улыбнулся, румянец загорелся на щеках, и даже лысая голова покраснела.

— И все же, — сказал он, — хоть твое присутствие не неприятно, проще, когда ты в другом месте, чтобы я не вспоминал тебя.

— У меня есть вопросы, брат Ху, — сказала я. — Если хочешь, чтобы я избавила тебя от моего общества, тебе нужно только дать мне ответы, и я оставлю тебя в покое.

Буря эмоций на его лице была почти милой, словно

котенок не знал, чего хотел. Я подавила смех.

— Даону, — сказал он, — как я могу тебе помочь?

Я рассказала ему о дереве-вампире и мертвой девочке, душа которой пропала, ритуале Облачения, безликой девочке и Сю Шандяне.

Большой монах издал звук, похожий на дикого кота, он посмотрел вдаль.

— Я был пару десятков лет назад в Перу. Там было древнее дерево, росло у сахарной плантации, и местные делают эликсир из его листьев. Когда они пьют тот чай, они танцуют, дрожат, у них возникают видения. Говорят, дерево убирает страдания и исцеляет болезни разума.

— Мы точно говорим об одном дереве, брат Ху? Это не кажется таким милосердным.

— Конечно, оно не милосердное. Ты его испортила.

— Я бы помнила, что это сделала, брат Ху.

— Не ты лично, даону. Люди испортили его. Это священное дерево росло десять тысяч лет, его мечты влияли на перуанцев, которые пили эликсир. А потом люди стали держать других людей в цепях. Когда умирал раб — китаец — его хоронили без церемонии, далеко от предков. Часть души каждого цеплялась за не упокоенный труп. Дерево росло вокруг трупов работников плантации, и его разум вобрал недовольство мертвых. Их страдания заразили древнее дерево, и оно разозлилось. Оно не хотело никого освобождать, даону, просто отражало их чувства.

— Древнее дерево ощущало то же, что и рабы, не понимая причины, — сказала я. — И его чувства не направлены на человека или группу, и оно не пыталось сделать лучше. Оно обижено и злится, так что просто хочет буйствовать?

— Верно, — сказал он. — Оно наполнило воздух агрессией. Мне нужно было уйти, даону, уйти подальше, чтобы не поддаться его тяге к жестокости. Долгое время спустя я узнал о многих жестоких убийствах на плантации, а потом все там сожгли, землю назвали проклятой. Я думал, и дерево уничтожили.

— К сожалению, брат Ху, похоже, Сю Шандянь собрал семена того дерева, и они растут в телах людей, становясь деревьями-вампирами. Они, наверное, сохранили сознание древнего дерева. Они — часть его, а не потомство.

Монах-тигр кивнул.

— Думаю, теперь я понимаю Сю Шандяня и его дерево, брат Ху. И еще я хочу узнать, можно ли как-то мне с отцом войти в мир духов, не покидая тела?

Он с вопросом приподнял бровь, и я объяснила:

— Когда я в прошлый раз покинула тело, все плохо кончилось. Я не хочу, чтобы мы с отцом оставались уязвимыми.

— Я знаю способ, даону, — монах не сводил взгляда с моего лица. — Но не хотел бы рассказывать. Если вы войдете в мир духов в своих телах, что будете делать?

— Мы с отцом хотим прокатиться на поезде духов. Знаешь о нем?

— Да, — он скривился в тревоге.

— Тебе неприятна тема, брат Ху?

— Поезд духов, даону… красивый и, думаю, полезный, — он пытался подобрать слова. — Но он был построен призраками.

— И в чем проблема, брат Ху?

Он пожал широкими плечами.