Девушка для Данте
Шрифт:
— Выпей, — предлагает Мия. — Тебе это нужно.
— Здесь есть алкоголь? — с подозрением спрашиваю я, потому что Мия как раз находится в разгаре полномасштабного мятежа против своих родителей. И не исключено, что она предлагает мне кофе-тини на завтрак (Прим. пер.: имеется в виду смесь кофе и Мартини). Она смеётся и качает головой.
— Нет, но тебе бы не помешало. Тебе это нужно.
Я пью горячий напиток, и он обжигает мне губу. Но он очень вкусный.
— Что это?
—
Она оглядывается по сторонам.
— Тебе нужно ещё кое-что, — размышляет она. — Следуй за мной.
Она приводит меня к другому продавцу — как же их тут много, с этими милыми маленькими складными тележками — и на этот раз она покупает конфеты у пожилой беловолосой дамы с мутными, страшными глазами. На старушке ярко-красный шелковый шарф, обернутый вокруг её головы, и хотя она выглядит как слепая, она всё ещё смотрит людям прямо в глаза. Это нервирует.
— У тебя всё получится, юная леди, — говорит она мне, глядя на меня своими жуткими глазами. Её скрюченные пальцы хватают меня за руку. Она чувствует мою ладонь и скользит своими морщинистыми пальцами вверх к моему запястью, где они прижимаются к точке пульса.
— Ты сильная, — произносит она, закрывая глаза. — Достаточно сильная.
Мы с Мией смотрим друг на друга широко раскрытыми глазами и как можно вежливее убираем руки. Я всё ещё могу чувствовать, где именно пальцы этой старой женщины, подобные когтям, держали меня, и я вытираю руку.
— Достаточно сильная для чего? — неуверенно спрашиваю я, когда Мия передаёт мне шоколад, который она только что купила у старухи.
Старушка кивает головой.
— Достаточно сильная, чтобы защитить своё сердце.
Она закрывает свои глаза и начинает напевать, не обращая внимания на нас.
Мия смотрит на меня и крутит пальцем у виска.
«Куку», — произносит она одними губами.
Я киваю. Это единственное, что имеет смысл. Эта старушка потеряла рассудок. Если он вообще у неё был, что весьма, весьма спорно.
Мы сидим на соседней скамейке под деревом с плачущими ветвями, и я решаю, что сейчас это идеальное место для меня. Поэтически идеально, потому что мне тоже хочется плакать.
— Подними подбородок, — требует Мия. — Я серьезно. Ты облажалась со своей подругой? Возможно. Но можешь ли ты что-нибудь сделать с этим, находясь за тысячи миль от неё? Нет. Ты должна жить здесь и сейчас. Ты всё исправишь, когда сможешь. Ты хороший человек. Ты никому не причинила вреда намеренно. Твоя подруга просто тупица.
Я пристально смотрю на неё.
— Это должно было быть подбадривающей речью?
Мия смеётся.
— Я не очень-то сильна в таких речах, — признается она, пожимая плечами. — Я больше похожа на человека, бегущего от проблем. Я не зацикливаюсь на
— Я не обманывала Бекку, — говорю ей я. — Я была влюблена в её парня. Что я могу с этим поделать? Я никогда не пыталась действовать. Я никогда не рассказывала ему о своих чувствах. И я больше не влюблена в него. Это что-то значит, верно?
Мия кивает в знак согласия, откусывая кусочек от своей маленькой шоколадной горы. Я точно не уверена, что это за конфеты, но они выглядят, как крошечные вулканы.
— Нет. Ты ничего не можешь с этим поделать. И насколько я могу судить, ты не сделала ничего плохого. Вы, американцы, такие тревоженные, — замечает она. — Вы накладываете в штаны из-за малейшей неприятности.
— Ты бы не злилась, если бы твоя лучшая подруга запала на твоего парня? — с сомнением спрашиваю я. Потому что я в это не верю. Кто угодно будет злиться, американцы, британцы, Кабрерианцы...
Она снова пожимает плечами.
— Не знаю. У меня нет парня или лучшей подруги. Поэтому я не могу точно ответить.
Я смотрю на неё, пока кусочек шоколадного вулкана, посланного с небес, словно лава тает у меня на языке.
— У тебя нет лучшей подруги? — ещё раз спрашиваю я с сомнением. У всех есть лучшие друзья.
— Нет, — она качает головой и, честно говоря, ни чуточки не беспокоится. — Мой отец всегда был очень придирчив к тому, с кем я могу общаться. Он министр обороны по делам отца Данте. Он очень придирчив к имиджу и связям с общественностью, политкорректности и всей этой нелепости. Он не позволяет мне тусоваться с кем попало. И всех людей, которым он позволяет со мной общаться, кроме Данте, он считает придурками. Так что я предпочту побыть одной.
Теперь, смотря на её чёрный как смоль лак для ногтей, я решаю, что её легкий мятежный акт переодевания в гота имеет смысл. Её отец помешан на контроле. Он заслуживает этого.
— Что он думает о том, что ты тусуешься с американкой? — с усмешкой спрашиваю я.
Она улыбается.
— То, чего он не знает, ему не повредит.
— Согласна.
Я улыбаюсь в ответ, чувствуя, что мы сообщники и, как ни странно, не обижаюсь на мысль о том, что быть американцем — это преступление.
— Какие у тебя планы на оставшуюся часть дня? — спрашивает Мия, слизывая шоколадную лаву с пальцев.
Я пожимаю плечами.
— У меня нет планов.
— Ну, вот это уже преступление, — объявляет она. — Настоящее преступление. Оглянись вокруг! Прекрасный день, небо голубое, солнце вышло. Тебе нравится подводное плавание?
Я замираю, ярко представляя кадры из Челюстей в своей голове. В моем сознании, его гигантские челюсти поглощают меня целиком.
Нет, поправка.
Он откусывает от меня половину, и вода вокруг окрашивается в кроваво-красный цвет.