Девушка для Данте
Шрифт:
Одна из моих черт — я никогда не лгу себе. Иногда, когда это необходимо, я могу утаивать правду от своих родителей, но никогда от себя. И я отчаянно увлечена этим парнем.
Наконец, самолёт слегка вздрагивает и начинает двигаться вперёд. Напуганная, я вжимаюсь в сидение. Мои пальцы белеют, и я уверена, что оставлю следы в потрескавшихся виниловых подлокотниках.
— Не волнуйся, — тихо говорит Данте, отрывая одну из моих ладоней и заключает её в свои. — Всё будет хорошо.
Ощущение его рук отвлекает меня. Сильные и тёплые, они, образуя чашевидную форму,
Когда самолёт выкатывается на взлётно-посадочную полосу, что-то происходит. Что-то не так.
Наш самолёт немного покачивается, а затем дрожит, словно движимый сильным порывом ветра. Я чувствую это короткое мгновение прежде, чем Данте усиливает хватку на моей руке, за секунду до того, как свет врывается сквозь мои опущенные веки. Я открываю глаза, чтобы обнаружить рвущийся огонь на взлётно-посадочной полосе за моим окном. Прежде чем я могу отреагировать или закричать, весь ад вырывается на свободу.
Глава 2
События начинают происходить быстрее, чем я могу их осознать, оставаясь в сознании большим размытым пятном.
Вначале всё происходит как в замедленной съёмке, когда я изо всех сил пытаюсь понять, что случилось.
Стюардессы мечутся по самолёту, потому что всё вокруг нас горит. Пилот снова что-то говорит через динамик, но я ничего не слышу из-за шума в салоне. Все пассажиры нервно разговаривают, задавая вопрос «Что только что произошло?», пока издалека начинает слышаться вой сирен. И затем, когда сирены становятся громче, самолёт окутывает тишина. Даже в тумане моего шока и смятения я должна отдать должное спасателям за оперативное реагирование.
Я собираюсь с мужеством и смотрю в окно. На краю взлётно-посадочной полосы, наполовину погрязшие в земле, горят обломки самолёта. Я вижу, как белая облицовка его хвоста тает, раскрывая металлический скелет. Чёрный токсичный дым поднимается к небесам, но, вероятно, было бы намного тревожнее, если бы он этого не делал.
Спасательный трап не появляется с боковой части самолёта. Его каркас неподвижен и бесшумен, доносится лишь громкий треск огня.
— О Боже!
Женщина в хвосте нашего самолёта нарушает зловещую тишину и начинает рыдать. Она плачет, указывая в окно, и её рука дрожит. Люди в горящем самолёте явно мертвы. Мы не видим их, но мы это знаем. В воздухе висит облако потрясения и невысказанных чувств, которыми переполнены все пассажиры нашего самолёта.
— Что случилось? — спрашивает маленький мальчик у своей мамы, сидящей через проход.
Его мать, мертвенно-бледная, смотрит в окно, её лицо лишено всех красок. Она мрачно качает головой и опускает пластиковую штору на окно. Бросив взгляд в мою сторону, ее глаза встречаются с моими на короткий момент, прежде чем она опускает голову. Мы просто стали свидетелями трагедии. Проблема в том, что я не уверена, какой именно. Я вообще ни в чём не уверена.
—
Он смотрит на обломки.
— Я не знаю, — признаётся он. — Не могу сказать.
Словно из ниоткуда, рядом с Данте возникает мужчина в костюме.
— Пойдём, Данте. Нам нужно уходить, — приказывает высокий загорелый блондин с короткой стрижкой. — Мы не можем тут оставаться.
— Что? — безучастно спрашивает Данте, глядя на мужчину. — Как мы можем куда-либо уйти?
Короткая Стрижка хватает руку Данте, его пальцы толстые и напоминают сосиски.
— Не время для дискуссий. Мы должны уходить.
Он наклоняется и что-то бормочет на ухо Данте. Единственное слово, которое мне удаётся расслышать, это «террористы».
Я вздыхаю, и Короткая Стрижка смотрит на меня, его тусклые голубые глаза серьёзны. Поднеся свой толстый палец к своим губам, он жестом показывает мне «молчать». Я кусаю губы, и Данте поворачивается ко мне.
— Возьми свои сумки, Риз.
— Что? — спрашиваю я в замешательстве.
— Просто хватай свои вещи, — быстро говорит он, вставая. — Я не оставлю тебя здесь одну.
Схватив ручку сумки, я закидываю её на своё плечо и тихо и быстро следую за Данте. Я даже не знаю этого парня, но, по какой-то причине, в этот момент доверяю ему. Я определённо предпочту быть с ним, а не здесь, на этом пылающем асфальте. Это точно.
Стюардессы обступают нас, создавая защитный барьер, пока мы ждём у двери. За нами я слышу тревогу остальных пассажиров, громко выражающих свою озабоченность тем, почему мы можем уйти, а они нет. Это действительно хороший вопрос, на который я не знаю ответа.
Пока самолёт медленно рулит к противоположной стороне аэропорта, я, пребывая в шоке, смотрю в окно.
Кусочки горящего самолета разбросаны повсюду. Маленькие изогнутые куски металла, обрывки одежды, горящая резина. Мой взгляд перемещается к самому самолету, и я вижу зубчатое рваное отверстие в брюхе самолета. Я снова начинаю задыхаться и отвожу взгляд. Но это не помогает. Я мельком вижу почерневшую куклу, лежащую в траве у колеса самолета, ее лицо растаяло. Эти картины запечатлелись в моем сознании, наверное, навсегда. Я сжимаю глаза и жду, когда самолет перестанет двигаться.
Через несколько минут мы останавливаемся. Я снова открываю глаза и обнаруживаю, что мы пришвартовались в тихой, темной зоне аэропорта.
Короткая Стрижка быстро проходит вперёд, чтобы открыть дверь самолёта. Выглянув на улицу, я вижу высокую передвижную лестницу, придвинутую к самолёту так же, как у президентского Борта №1.
Я сглатываю.
Как Данте смог заполучить такое особое отношение?
Но сейчас не время задавать этот вопрос. Мужчины в костюмах подгоняют нас вниз по крутой лестнице, и все, что я могу делать, чтобы не отставать, это следить за своими ногами во избежание падения. Эти парни явно знают своё дело. Я по-прежнему слышу громкие протесты пассажиров в салоне самолета, пока двери не закрываются позади нас.