Девушка из хорошей семьи
Шрифт:
А что будет, если займутся Саваи? Он в два счета провалится на таком испытании. Если так, то…»
И в сердце бесстрастной, сдержанной Касуми зародилось желание защитить Саваи. По ее мнению, у него был несчастный взгляд, а несчастный человек – все равно что любимый.
«Конечно, это никакая не любовь. – Касуми понравилась взрослая, снисходительная улыбка, появившаяся на ее лице, которое смутно отражалось в оконном стекле. – Я ведь не чувствую ничего похожего на ревность».
3
Потом
С другой стороны, Фудзисава Ититаро, похоже, вынашивал некий план, доставлявший ему удовольствие. Это явственно читалось на его лице, когда он с купленными по дороге сластями ненадолго зашел в комнату погруженной в учебу Касуми.
– Не стоит тебе слишком много заниматься. Подорвешь здоровье.
– Неужели ты правда сказал «не стоит заниматься»?! – с сочувствием глядя на отца, прохладно переспросила Касуми.
На время занятий она надевала белоснежный свитер с высоким воротом, и, когда комната нагревалась, шея под ним слегка потела.
Касуми раздражало ощущение этой чуть влажной шеи. Она часто мерзла, потому-то и надевала свитер, но чувствовать, что твоя шея похожа на перезрелый фрукт, было противно. Она выключала обогреватель, а через некоторое время, когда становилось холодно, включала снова, – в общем, только и делала, что нервно крутила газовый кран.
– Тебе не холодно? – спросил отец.
– Ха! – Касуми загадочно улыбнулась.
В принципе, она могла бы ответить честно, но в ощущении, будто твою шею обхватили чьи-то распаренные руки, присутствовало также некое мерзкое удовольствие, поэтому Касуми воздержалась от объяснений.
Ититаро знал, что его дочь ничего не хочет. Слушая, что рассказывают о своих дочерях друзья или сослуживцы, он понимал, что те ни на минуту не дают отцам передышки, требуя: «хочу машину», «хочу лыжи», «хочу модное платье», «хочу туфли» и так далее. То была крайность, но и отсутствие желаний у Касуми тоже выглядело крайностью. Она почти ничего не просила. Ититаро готов был покупать ей что угодно, но Касуми по собственному почину даже не ходила на выступления зарубежных музыкантов или танцоров.
При этом нельзя сказать, что она жила скрытно, замкнувшись в себе. Она всегда была приветливой и спокойной; если ее приглашали в гости, танцевала там. Ититаро не понимал этого странного сочетания. Его беспокоило, что столь идеальное поведение дочери может помешать ее замужеству.
Беспокойство усиливалось, и в конце концов Ититаро решил вмешаться. Специально зашел к ней и, заглянув в раскрытый учебник, заметил:
– Наверное, сложно зубрить такие вещи?
– Ужасно! А что, папа, ты сегодня вечером уже все выпил и больше заняться нечем? – невольно улыбнувшись, ответила Касуми.
– Ты что здесь делаешь? Нельзя ей мешать. – Вошла мать, принесла чай и выпроводила встревоженного отца.
Оставшись в одиночестве, Касуми с полчаса не возвращалась к занятиям. Она медленно,
«Отец с этой своей заботой о семье… вечно он суетится. И что он так нервничает? В семье все хорошо, у дочери тоже».
Касуми презрительно усмехнулась. Тут ей в глаз попал сок мандарина. Некоторое время она сидела, зажмурившись, и вдруг почувствовала, как на глазах выступили слезы, потекли по щекам.
«Если отец опять войдет, точно переполошится. Наверняка решит, что я отчего-то страдаю и потому плачу».
Хотя в душе Касуми вовсе не страдала, она не переживала, что ее могут неправильно понять. Было замечательно осознавать, что отец за нее беспокоится. Все-таки приятно втайне знать, что, не совершая ничего предосудительного, ничего греховного, она способна заставить человека тревожиться!
Да, Касуми не терзалась угрызениями совести. Не сожалела, что пренебрегает занятиями, но и радости при этом не испытывала. Она подняла взгляд на висевший на стене календарь: на февральской странице была цветная фотография – обледеневшее дерево на фоне синего неба. Дерево утратило изначальный, соразмерный облик, выглядело печальным, жутко изогнутым, будто в какой-то момент накопившиеся в нем чувства, застыв, передались форме.
Касуми вдруг вспомнила станцию «Токёэки»: сердитую, напряженную женщину, по виду гейшу, и мрачное лицо Саваи. После той случайной встречи Тиэко этой темы не касалась, у Касуми тоже не было причин ее обсуждать, поэтому она не понимала, как все обстоит на самом деле. Тем не менее в памяти, даже когда она готовилась к экзаменам, порой всплывали эти лица, похожие на обледенелые деревья человеческой души.
4
После экзаменов стало ясно, что задумал Ититаро. Он задался целью устроить для Касуми танцевальный вечер – небывалый случай в их семье.
Касуми озадаченно смотрела на отца, решившего таким образом скрасить ее тяжелую жизнь. Естественно, после долгих и упорных уговоров он все-таки добился ее неохотного согласия. Однако с остальными все прошло не так гладко. Касуми оставалась равнодушной, мать, Каёри, в конце концов подчинилась воле мужа. И лишь когда Ититаро объявил:
– Касуми позовет университетскую подружку. Что до кавалеров, Саваи, Маки, Одзаки придут с удовольствием, – Касуми вдруг охватило приятное предвкушение. Приедет мужчина, чьей тайной она владеет, – мужчина, которому она может внушить тревогу!
– Я по возможности постараюсь прийти, а присматривать за вами будет мать. В Америке на таких вечеринках мать за всем следит, – пояснил Ититаро.
И вот наступил этот день. Мероприятие должно было состояться вечером в субботу, Масамити с женой и Тиэко пришли пораньше помочь.
Стоял ясный день, но дул сильный северный ветер. Он трепал в саду листья на стоявших пока без цветов камелиях, и в лучах солнца эти листья отсвечивали глянцем, окрашивая увядший газон в зеленоватый цвет.