Девушка из хорошей семьи

Мисима Юкио

– Знаете, господин Саваи, я как раз видела вас после Нового года на станции «Токёэки».

Саваи с невинным видом, будто не понимая, взглянул на Касуми:

– Э-э? Что значит «как раз»?

При виде такого притворства Касуми вспылила:

– Вот как?! Неужели забыли? До следующего танца постарайтесь вспомнить.

Музыка закончилась. Пластинка была долгоиграющей, они могли танцевать и разговаривать дальше, но Касуми быстро направилась к своему месту. Ее сразу же пригласил Одзаки. Касуми танцевала рассеянно и из его непрерывной болтовни не слышала ничего.

Касуми

была довольна, что после окончания предыдущей мелодии, в перерыве, когда еще не затихли отзвуки музыки, ушла и бросила Саваи, встревоженного ее словами. Но чопорный тон, которым она задала вопрос, был непростителен. Это раздражало. Прямо упреки старой девы, сходящей с ума от ревности. Касуми была сама себе противна. Более того, теперь ей казалось, что, оставив Саваи без внимания на следующий танец, она получит обратный эффект. Наверное, у него в ушах все еще звучит сухой голос Касуми, и вдруг он истолкует все совершенно нелепым образом? Возникнет опасное заблуждение: Касуми его ревнует – значит «эта девочка в меня влюбилась»!

«Этого никак нельзя допустить. Я совсем, ничуть не ревновала».

Касуми готова была выкрикнуть это во весь голос и бросила грозный взгляд на Саваи. Тот беззаботно танцевал с Тиэко. По их виду незаметно было, чтобы они обсуждали случай на станции «Токёэки». Касуми немного успокоилась, но в душе клокотал гнев: как же так, человек, которого она пыталась мучить, чувствует себя легко и уверенно, а она, мучительница, нервничает.

Саваи заставил Касуми прождать целых четыре танца: только он собирался ее пригласить, как появлялся другой кавалер, и она уходила. Не то чтобы Саваи умышленно ее дразнил, но, когда они наконец-то смогли потанцевать второй раз, Касуми расхотелось идти с ним, и она старательно искала предлог для отказа.

– В горле пересохло. Не принесешь мне пунша?

Саваи налил из кувшина приготовленный Касуми алый пунш и, стараясь не столкнуться с танцующими парами, осторожно принес два стакана.

– Спасибо.

Он настороженно посмотрел на Касуми:

– Продолжим наш разговор. Я не понимаю твоих намеков. Говори яснее.

Саваи заговорил первым, у Касуми сразу улучшилось настроение, и она с легкостью описала события того вечера. Саваи выслушал и глубоко вздохнул:

– Вот как? Моя родственница могла обознаться – вдруг с той женщиной был не я?

– Не могла. Мы как раз вместе с ней тебя и видели.

И Касуми впервые назвала имя Тиэко.

– Да? Вместе с ней… – Саваи, мельком взглянув на танцующую Тиэко, вдруг рассмеялся: – Да уж, она тоже хороша! До сих пор молчала. Ну я попал. Ладно, сознаюсь. Это была гейша из Янагибаси [10] .

Касуми понравилась эта откровенность. Она хотела добиться именно такого, явного, очевидного поражения. Значит, цель достигнута. Она сразу подобрела, прониклась сочувствием к раненой добыче.

10

Янагибаси – район Токио, известный в том числе тем, что

с XVII века там селились гейши.

– Понятно. Этого достаточно. Но та сцена очень меня впечатлила. Расскажи, что произошло.

– Что, здесь? – Саваи огляделся. – А где твой отец? Что, если он придет?

– Это такая тайна?

– Да, тайна. И работу я тогда прогулял, да и вообще такая глупость…

– Так расскажи об этом где-нибудь в безопасном месте.

Саваи, сохраняя беззаботное выражение лица, оценил все «за» и «против», точно загнанный в угол преступник, и с досады прищелкнул языком:

– Хорошо. Но при одном условии. Я все тебе расскажу, если сохранишь это в секрете от отца.

– Согласна.

Незаметно для других они в знак договоренности сцепили мизинцы. Завтра, в воскресенье, Касуми предстояло пойти на музыкальный вечер, где выступала ее подруга по университету, но ей совсем туда не хотелось, и она назначила на это время встречу с Саваи. Она впервые условилась встретиться с мужчиной наедине.

Теперь, когда все уладилось, Касуми повеселела. Больше не нужно было танцевать с Саваи, – казалось, что и сама вечеринка уже не нужна.

Танцы закончились, и Касуми пообещала проводить Тиэко домой на такси. Стоило хотя бы в прихожей поблагодарить мать подруги за то, что разрешила дочери сегодня не возвращаться домой к ужину.

Когда последний гость вышел на улицу, где ветер уже стих, Ититаро, положив руку на плечо Касуми, поинтересовался:

– Ну как все прошло? Интересно было?

– Да, – изображая легкое смущение, коротко ответила Касуми.

Она хорошо понимала, что этот послушный ответ тронет сердце отца, безмерно его осчастливит.

– Вот как? Прекрасно! Будем и дальше такое устраивать.

Масамити с женой остались ночевать, а Тиэко ворчала, что лишь ей приходится возвращаться.

Девушки вдвоем сели в такси, и машина в позднюю ночь ранней весны двинулась по спящим окраинам района Сэйдзё.

– Странные все-таки мужчины у вас собрались, – заговорила Тиэко.

– Чем это?

– Никто свидания не назначил. Все только на тебя нацелились, вот и постеснялись.

– Да нет же! – возразила Касуми, но все-таки ей было приятно.

Она колебалась, нужно ли говорить подруге, от которой не могло быть тайн, о предстоящем свидании с Саваи. Мучимая сомнениями, она сунула руку в карман пальто и коснулась печений, которые взяла с серебряного подноса и, завернув в салфетку, прихватила с собой. Она молча положила сверток перед Тиэко.

Та молча принялась жевать печенье, Касуми к ней присоединилась. Это было как перекус на занятиях: обе простодушно и с удовольствием хрустели.

– Фу, хрустишь, как мышь!

– Сама такая!

– Слушай, видела, какой Саваи Кэй-тян спокойный? Взрослый.

– Взрослый, – охотно согласилась Касуми и со свойственной ей сухой улыбкой добавила: – Нам тоже нужно скорее повзрослеть.

Машина ехала по торговому кварталу на окраине; вывески закрытых магазинов через один освещали фонарики в форме ландышей. В глубине шеренги фонарей мигнул красный огонек.