Девушка, которая застряла в паутине
Шрифт:
Так что, да, она знала сеть Даркнет. Ей были знакомы ее сайты, поисковики и слегка устаревший, медлительный организм далеко за пределами известной, видимой части Сети.
– Ты выставил технологию Бальдера на продажу в Даркнет? – спросила она.
– Нет-нет, я просто бесцельно ползал по «сетке». Я пребывал в ярости. Знаешь, Франс со мною едва здоровался. Он обращался со мной, как с пустым местом; да и, честно говоря, собственная технология его тоже не волновала. Ему хотелось только проводить с ее помощью исследования, а не заботиться о ее применении. Мы же понимали, что на технологии можно заработать кучу денег и что мы все можем разбогатеть. Но ему было наплевать на это – он хотел только играть и экспериментировать с нею, как ребенок. И однажды, изрядно выпив,
– И получил ответ.
– Не сразу. Я даже успел забыть о своем вопросе. Однако в конце концов мне ответил кто-то, называвший себя Богги, и стал задавать вопросы, причем компетентные, и поначалу я отвечал до идиотизма неосторожно, будто просто играл в какую-то глупую игру. Но потом вдруг осознал, что здорово запутался, и безумно испугался, что Богги похитит технологию.
– И оставит тебя с носом.
– Я ведь не понимал, в какую рискованную игру полез. Подозреваю, что это классика. Чтобы продать технологию Франса, я был вынужден о ней рассказывать. Но стоило мне рассказать слишком много, как я ее потерял бы. А Богги мне просто дьявольски льстил. Под конец он точно знал, где мы сидим и с каким программным обеспечением работаем.
– Он собирался вас хакнуть.
– Вероятно. И еще он окольными путями разузнал, как меня зовут, и это меня окончательно добило. Я запаниковал и заявил, что хочу выйти из игры. Но было уже поздно. Богги мне не угрожал – во всяком случае, прямо. Он в основном твердил, что мы с ним сможем вместе проворачивать большие дела и зарабатывать массу денег, и в конце концов я согласился встретиться с ним в Стокгольме, в китайском ресторане-«поплавке», на набережной Сёдер-Меларстранд. Помню, день выдался холодный и ветреный, я пришел заранее и мерз. А он все не шел… Я прождал не менее получаса и уже задним числом подумал, не наблюдает ли он за мной.
– Но потом он появился?
– Да. Поначалу я был обескуражен, не мог поверить, что это он. Богги выглядел как наркоман или нищий, и не заметь я у него на руке часы «Патек Филипп», я бы сунул ему двадцатку. Руки у него были в подозрительных шрамах и самодельных татуировках и болтались при ходьбе, а тренч смотрелся просто кошмарно. Казалось, он живет на улице – и, самое странное, гордится этим. Собственно, только часы и туфли ручной работы показывали, что он таки выбрался из грязи. В целом же ему, похоже, не хотелось отрываться от своих корней, и когда я позже все ему выдал и мы отмечали сделку парой бутылок вина, я спросил о его прошлом.
– Ради твоего же блага, я надеюсь, что он сообщил тебе кое-какие детали.
– Если ты собираешься его выследить, должен тебя предостеречь…
– Советы мне не нужны, Арвид. Мне нужны факты.
– О’кей, он, конечно, осторожничал, – продолжил Вранге. – Тем не менее кое-что я узнал. Вероятно, ему не хватило выдержки. Вырос он в каком-то большом городе в России. Где именно, так и не сообщил. Но сказал, что все было против него. Все! Его мать была шлюхой и героинщицей, а отцом мог оказаться кто угодно, и уже малышом он попал в чудовищный детский дом. Там, по его словам, был какой-то псих, который имел обыкновение класть его на кухне на разделочный стол и лупить обломком трости. В одиннадцать лет Богги сбежал из детского дома и стал жить на улице. Он воровал, вламывался в подвалы и парадные, чтобы обогреться, напивался дешевой водкой и нюхал растворитель и клей, его использовали и били. Но он обнаружил кое-что…
– Что же?
– Открыл у себя талант. То, для чего другим требовались часы, Богги проделывал за несколько секунд. Он оказался мастером взлома, и это стало его первой гордостью, его отличительным признаком. Если раньше он был просто презренным беспризорником, на которого все плевали, то теперь стал парнем, способным проникнуть куда угодно, и довольно скоро это превратилось у него в навязчивую идею. Целыми днями он мечтал сделаться таким, как Гудини [59] , только наоборот. Ему хотелось не вырываться наружу, а
59
Гарри Гудини (1874–1926) – американский иллюзионист и гипнотизер, прославившийся, в частности, сложными трюками с побегами и освобождениями.
– Что же произошло?
– Он спал в каком-то предназначенном на снос доме и выглядел хуже, чем когда-либо. А когда открыл глаза и огляделся в желтоватом свете, перед ним стоял ангел.
– Ангел?
– Он так и сказал: ангел. Возможно, по контрасту со всем остальным – с использованными иглами, остатками еды, тараканами и черт знает с чем еще. Он сказал, что женщины красивей никогда не видел, даже едва мог на нее смотреть, и решил, что умирает. Он преисполнился великой, судьбоносной торжественности. Но женщина заявила, как нечто совершенно естественное, что сделает его богатым и счастливым, и если я правильно понял, сдержала свое обещание. Она снабдила его новыми зубами и поместила в санаторий. А еще помогла выучиться на инженера-компьютерщика.
– И с тех пор он взламывает компьютеры и ворует для этой женщины и ее окружения.
– Приблизительно так. Богги стал новым человеком… или, пожалуй, не совсем – во многих отношениях он остался тем же вором и оборванцем. Но говорит, что не принимает никаких наркотиков и посвящает свободное время знакомству с новой техникой. Он очень многое находит в Даркнете и, по его словам, безумно богат.
– А эта женщина? О ней он ничего не сказал?
– Нет, тут он проявлял невероятную осторожность. Выражался так туманно и почтительно, что я на какое-то время засомневался, не является ли она плодом фантазии или галлюцинацией. Но все-таки, думаю, она существует. Когда Богги говорил о ней, я чувствовал в воздухе прямо физический страх. Он сказал, что скорее умрет, чем предаст ее, и показал мне русский православный крест, который она ему подарила. Знаешь, такой крест, у основания которого имеется перекладина, наложенная наискосок и поэтому указывающая и вверх, и вниз. Он рассказал, что перекладина намекает на Евангелие от Луки и двух разбойников, распятых вместе с Иисусом. Один разбойник верит в него – и попадет на небо. А второй насмехается над ним – и рухнет в ад.
– И если ты ее предашь, то тебя ждет именно это.
– Да, примерно так.
– Значит, она считала себя Иисусом?
– Крест в этой ситуации, пожалуй, не имел никакого отношения к христианству. Парень просто хотел донести до меня главную идею.
– Верность – или муки ада…
– Что-то в этом духе.
– И тем не менее, Арвид, ты сидишь тут и все мне выбалтываешь.
– У меня не было выбора.
– Надеюсь, тебе хорошо заплатили.
– Да, ну… прилично.
– И потом технологию Бальдера перепродали «Солифону» и «TrueGames».
– Да, но я не понимаю… как ни пытаюсь…
– Чего ты не понимаешь?
– Откуда ты могла узнать?
– Ты сглупил, Арвид, когда послал мейл Экервальду из «Солифона», помнишь?
– Но я ведь не написал ничего, указывавшего на то, что технологию продал я. Я очень тщательно подбирал формулировки.
– Того, что ты сказал, мне достаточно, – заявила Лисбет, вставая, и тут он весь поник.
– Послушай, а как же будет со мной? Ты не выдашь мое имя?
– Можешь надеяться, – ответила она и быстрым, целеустремленным шагом направилась в сторону площади Оденплан.