Девушка лет двадцати
Шрифт:
В пору нашего наиболее тесного знакомства Рой как раз пытался предстать композитором, причем самого серьезного толка. Но уже тогда было очевидно, что по времени он чуть-чуть запоздал с демонстрацией вершин своего вкуса и таланта. Кое-кто считал, что Вандервейн отлично бы вписался – и, как мне всегда казалось, не просто благодаря имени – в эпоху, когда композиторы в Англии имели преимущественно неанглийские фамилии: Делиус, Хольст, Ван Дирен, Мэран, Руббра. Однако Рой возродил к жизни добрую половину музыкантов следующего поколения, но опять-таки характернейшим для себя образом не смог полностью вписаться и в него по причине англизации своей фамилии, произведенной
Не успел я пуститься в мысленные рассуждения насчет нынешнего уровня художественных критериев Роя, как вернулась Китти, неся мне пиво, а себе бокал, содержимое которого по виду напоминало разбавленный на глазок джин. При ближайшем рассмотрении Китти показалась мне слегка сдавшей со дня нашей последней встречи, несмотря на то что еще оставалась привлекательной в своей румяной, не в моем вкусе, упитанности. Наверное, она была просто измотана и взвинчена – взвинчена гораздо сильнее и круче, чем обычно. Поношенная линялая ковбойка и грязноватые джинсы – на той, кому к завтраку надлежало разряжаться не иначе как Марии Стюарт, – свидетельствовали о тяжелом моральном состоянии их обладательницы. А сухость истончившейся кожи в уголках глаз говорила уже о процессе необратимом.
Мы уселись рядышком на диване, освободившемся после ухода Кристофера и бессловесной особы женского пола. Подавшись ко мне, втянув голову в плечи и, как боксер в низкой защитной стойке, выставив вперед кулак со сжатым в нем стаканом и сигаретой меж пальцев, Китти начала рассказ:
– После вашего звонка я просмотрела трусы на полке. Их оказалось определенно на три пары меньше, чем в конце недели. Но что меня крайне ужасает, так это открытость, с которой все делается. Ведь он знает, что на мне стирка и все такое прочее. Должен же он понимать… Он даже как бы не прочь, чтобы я знала! Хочет, чтобы я знала. Бравирует этим. Буквально перед носом моим размахивает! Демонстрирует, до какой степени меня ненавидит! – выкрикивала она еле слышно, подтверждая в привычных для нее красках уже зародившееся у меня предположение.
– Не думаю! Он поступает так без всякой задней мысли…
– Почему же тогда не купит пару трусов и не переоденется где-нибудь? Нет, вы ответьте… ответьте! – угрожающе наседала на меня Китти. – Что ему мешает купить в магазине пару новых и надеть, скажем, в своем клубе? Ну, скажите, что?
– Китти, я не знаю! Просто ему это не приходит в голову. Его это не заботит.
– Господи, как бы мне узнать, кто она! Или нет, не надо. Особенно после той художницы-ювелирши!
– А что, у него еще и художница-ювелирша была?
– Специалистка по поясам, браслетам и всяким этим штучкам. Да вы, должно быть, слыхали. Он возил ее в Глайндборн, в Ковент-Гарден, в Олдборо, [1] повсюду. Это-то меня и спасло. У них уже все было готово, чтобы ехать в Байрейт, [2] а она только под конец узнала, что это за место.
– В каком смысле?
– Про Байрейт. Что это Вагнер! Опера! Музыка! Клянусь, Дуглас!
1
Глайндборн – имение в графстве Суссекс, где происходит ежегодный оперный фестиваль; Ковент-Гарден –
2
Байрейт – город на юго-востоке Германии, где расположен Вагнеровский мемориальный оперный театр и где проходят ежегодные музыкальные фестивали.
– Сочувствую. Где же он сейчас?
– Спросите что-нибудь полегче! – И Китти продолжала, изображая интонацией курсив, зримо помечая кавычки, жирный шрифт и заглавные буквы: – На каком-то деловом обеде, сам не знает где, ведь и тот, с кем он обедает, этого точно не знает, и имя его Рой не помнит, потому что как-то сложно произносится, но у этого непонятно кого есть кое-какие соображения по поводу предстоящего турне в Бразилию, которые Рою кажутся, наверное, даже наверняка, малостоящими, но все равно надо же выслушать человека, да к тому же тот платит за обед, который неизвестно сколько продлится, и так далее…
– Ясно. Похоже, что и в самом деле…
– Я не против, чтоб Рой иногда имел увлечения. Наверное, это ему необходимо. Или он думает, что необходимо. Ведь не он же девиц тащит в постель.
– Не он? – как и положено, переспросил я.
– То есть да, разумеется, он тоже… В общем, хоть для меня все это – ножом по сердцу, я сумею с этим примириться. Но что меня повергает в кромешный ужас, так это мысль, что он уйдет совсем!
– Но сейчас, конечно же, ничто этого не предвещает? Этот ужин, разговор о Бразилии. Он действует в высшей степени не нарочито. Во всяком случае, пытается действовать. Не похоже, будто собирается в очередной раз в Байрейт…
– Это все впереди! Ах, дорогой Дуглас, я знаю все наперед! Видите ли, я сама через это прошла. Изучила по собственному опыту.
– Он и вас возил в Байрейт?
– Вроде того. Словом, я с ним поехала. Это была моя победа. После первой его жены я оказалась лучшей слушательницей его рассказов о музыке. Так явственно помню: он наигрывает на рояле всякие фрагменты, потом это прослушивается в записи. А когда он брал меня с собой на концерт, я узнавала знакомые темы и репризы, ну и так далее… Впрочем, почему бы мне не помнить? Ведь прошло всего-навсего лет десять.
Глаза Китти наполнились слезами, хотя такое с ней случалось частенько. Неужели Рой и в самом деле женился на ней потому, что она умела слушать?
– Скажите, Китти, вам и в самом деле это нравится? Музыка, я хочу сказать…
– А как же, конечно! – официально-сдержанно отозвалась она. – Я обожаю музыку. Всегда обожала.
– Ну и… Скажите, вы что-нибудь знаете об этой новой девице? Сколько ей лет?
– Ничего я о ней не знаю, только в последние годы у него стали появляться двадцати-двадцатидвухлетние. С годами они все юнее. Похоже, с каждым его лишним десятком будут становиться вдвое моложе прежнего. Когда ему стукнет семьдесят три, начнет заглядываться на десятилетних.
Прикинув в уме, я отметил, что, пожалуй, последнее наблюдение Китти при определенных посылках верно. Мне показалось невероятным, чтобы человек, способный поставить именно эти посылки во главу угла и затем подвести их к соответствующему «логическому» выводу, мог (что в случае с Китти было очевидно) представлять себе финал исключительно в трагических и неприглядных тонах.
– И когда стукнет восемьдесят три – на пятилетних? – испытующе поинтересовался я.
– Вот именно! –согласилась она, обрадованная, что я внемлю ее логике.