Девушка моего друга (сборник)
Шрифт:
Но вдруг я со страхом начинаю думать: а что, если и впрямь с ногой будет неладно. Ведь никто не пустит меня на высоту, если нога будет ненадежна. Что тогда?
Работать на земле? Идти в мастерскую слесарем? А как же высота?
3
Валюшка приезжает вечером. Глаза у нее сухие, но красные. Значит, она где-то плакала, в общежитии или по дороге. Зачем? Никак, видно, женщина не может без слез. С горя ли, с радости — все равно плачет. Валюшка даже заплакала, когда я ей в любви объяснился, я
тогда спросил:
А она всхлипывает и отвечает:
«Мне раньше все какие-то неприятные объяснялись, противные, а ты — хороший».
— «Чего же, — спрашиваю,— плакать-то из-за этого?» — «Не знаю»,— говорит, а сама все плачет и плачет. Так вот и объяснились...
А сегодня, значит, тоже плакала. Чудно! Чего плакать?
Я ведь живой!
Я знакомлю Валюшку с тетей Катей. Тетя Катя очень сухо здоровается, потом садится в углу, поджимает губы, смотрит на нас и молчит. И мы тоже с Валюшкой смотрим друг на друга и молчим. Почему-то при тете Кате не говорится.
Я все жду, что тетя Катя догадается, уйдет куда-нибудь. А она не уходит. Видно, не хочет. Чудачка.
Неужели она думает, что этим расстроит у нас что-нибудь? Право слово, чудачка! Ведь вот знаю, что она меня любит, вижу, что заботится обо мне, а такая злость сейчас на нее берет — просто слов нет!
Наконец, я не выдерживаю и говорю ей.
– Тетя Катя! Может, ты чайку нам сделаешь?
Тетя Катя молча поднимается, уходит на кухню и сердито гремит там чайником.
Валюшка сейчас же бросается ко мне, целует меня а губы, в лоб, в щеки, и я целую ее и говорю всякие ласковые слова. Но тут мы слышим, как из кухни тяжелыми шагами идет тетя Катя, и еле успеваем отодвинуться друг от друга. Когда тетя Катя входит, я снова лежу на подушке, а Валя ровно сидит на стуле.
— Поставила я чайник!—громко говорит тетя Катя.
Она опять садится в свой угол, складывает руки на коленях и молча смотрит на нас. Мы тоже молчим и Смотрим друг на друга. У Валюшки в глазах слезы. Хорошо еще, что она сидит к тете Кате спиной, и слез из угла не видно.
Чтобы выручить Валюшку, я начинаю рассказывать, как подвернул ногу, как допрыгал на одной ноге до мостовой и стал ждать такси. Хорошо, рядом дерево было, так я о него оперся, стою, как аист. В общем, рассказываю все по порядку. Надо же о чем-то говорить.
Пока я рассказываю, Валюшка приходит в себя, смахивает слезы и тоже начинает спокойно рассказывать про свои институтские дела, про то, что скоро зачеты, а надо еще студенческую научную конференцию провести, про то, что послезавтра майский вечер и она обещала девчонкам познакомить их со мной, а теперь вот ничего не выйдет, и вообще вечер этот ей теперь ни к чему.
— Зачем так? — говорю я. — Тебе все равно стоит пойти. Там же будет весело!
— Весело? — Она усмехается.
—Тебе было бы весело, если бы я лежала со сломанной ногой?
Я молчу. Пытаюсь представить себе это.
— Нечего мне там без тебя делать, — добавляет Валюшка. — Я с тобой посижу.
Я вижу, как за ее спиной, в углу, тетя Катя, не произнося ни слова, одобрительно кивает.
Потом тетя Катя идет на кухню посмотреть чайник,
Тетя Катя молча накрывает на стол, достает свое лучшее, вишневое варенье, так же молча придвигает стол к моей кровати и коротко приглашает:
— Давайте пить!
И мы, обжигаясь, пьем горячий чай, и тетя Катя начинает неторопливо расспрашивать Валюшку о ее родителях и родственниках, хотя я ей уже говорил, что родители у Вали — сельские учителя, живут в глухой деревушке, далеко даже от районного центра, что в городе у Валюшки никаких родственников нет.
Затем тетя Катя начинает говорить сама, вспоминает, как я был маленьким, как- озорничал. Она даже вытаскивает из шкафа старые фотографии и раскладывает их перед Валюшкой.
Я понимаю, что Валюшка ей понравилась.
А потом тетя Катя вдруг начинает собираться к своей подруге, к которой давно обещала зайти.
— Хорошо, что вы тут, — говорит она Вале. — Все ему одному не сидеть... Забыла я из-за него про все свои обещания...
Она надевает пальто и уходит.
Несколько минут после ее ухода мы сидим неподвижно, точно боимся, что тетя Катя что-нибудь забыла и вот-вот вернется. Но она не возвращается.
Я смотрю в Валюшкины глаза. Они ясные-ясные, счастливые-счастливые. И вовсе никакой в них нет грусти.
Ошибаются все, когда говорят, что они грустные.
Разве кто-нибудь понимает в Валюшкиных глазах больше, чем я?
Мы снова целуемся и до__ прихода тети Кати мало что говорим в этот вечер.
4
Когда лежишь целыми днями в постели, чего только не передумаешь! Читать- в конце концов устаешь, радио слушать надоедает, и остается только, закрыв книгу и выключив радио, думать. Это не надоедает. От этого не устаешь.
Иногда я думаю о том, как мы с Валюшкой будем жить в своей комнате. Можно, кажется, просто поглупеть от того счастья, которое я себе представляю в эти минуты. Подумать только: пришел с работы, помылся, и до самого утра можно не расставаться! Можно без конца смотреть, как она ходит по комнате, занимается, шьет что-нибудь. Можно сколько хочешь целоваться и не оглядываться при этом по сторонам, не бояться, что вот-вот без стука откроется дверь и кто-то войдет. Можно даже, черт возьми, просто запереть дверь на крючок и не впускать к себе никого, если вдруг попадутся назойливые соседи.
Ей-богу, люди, которые живут со своими любимыми в отдельных комнатах, должны быть счастливы уже только оттого, что они вдвоем и могут ни на кого не оглядываться. Мне очень жалко тех, кто не ценит этого.
А до чего хорошо будет у нас в комнате! Мы купим только самое необходимое, самое нужное. И никакого барахла! Тахту, хельгу, стол и стулья. Все! Книжную полку я сколочу сам. Ну, может, еще шезлонг. Нужен — разложил его, не нужен — убрал. И ничего больше! Чтоб в комнате было просторно! Чтоб воздуху, было много! Чтоб было где потанцевать, когда придут ребята! Они ведь обязательно будут приходить к нам.