Девушка по имени Судьба
Шрифт:
— Сжальтесь над нами, — заголосила Хасинта. — Клянусь, мы уедем и вы никогда о нас больше не услышите! Не трогайте нас. Пощадите! Отпустите его, сеньор!
— А если отпущу, что получу взамен? Что этот негодяй хотел открыть Милагрос? Ну, говори! — И Августо приставил к горлу дрожащего Франсиско нож.
— Что Катриэль не умер, что он жив, — зачастила Хасинта.
Рука Августо невольно сжала нож еще крепче. Воскрес его смертельный враг, и он сделает все, чтобы вновь закопать его в землю!
— А ну выкладывай, что тебе известно, — процедил
Так Августо узнал про бродячий театр «Олимпико», с которым вместе кочует Катриэль.
Катриэль был обречен, но обречены были и эти двое. Слишком много они знали и были слишком продажны, чтобы и дальше гулять по свету с подобной тайной! Речь шла о счастье с Милагрос, и Августо был безжалостен. Сначала он прикончил Хасинту, потом Франсиско. Поглядев на них, усмехнулся и сказал:
— Извините, но я сделал все, что мог, и вынужден вас покинуть. Предстоит слишком много дел! И как закономерно выглядит ваш конец: у вас появилось много денег, вас решили ограбить, вы сопротивлялись, и вас прикончили…
Весть о смерти Франсиско и Хасинты принесла в «Эсперансу» Ресуррексьон, она первая прочитала в газете о страшном ограблении, что произошло на маленьком постоялом дворе неподалеку от Арройо-Секо.
Милагрос и Мария невольно вздрогнули. Вздрогнул и Августо, но постарался взять себя в руки. Что ему до други? Он боролся за свое счастье, а оно зависело от его самообладания, твердости, выдержки.
Когда виноват и не хочешь или не можешь сказать правду, полуправда звучит всегда искренней и удается лучше откровенной лжи.
— Я виноват в их гибели! — внезапно сказал Августо. — Я уволил Франсиско и дал ему денег. Эти деньги их и сгубили!
Признавшись публично в своем злодеянии, Августо облегчил себе душу и вдобавок вернул расположение окружающих, так как его совестливость показалась всем достойной и уважения, и сострадания. Милагрос опять смотрела на него с былым сочувствием. Августо уже не возвращался к разговорам о том, кто в имении главный, и Милагрос увидела в этом добрый знак и подтверждение его любви. Да, Августо был человеком не во всем доброкачественным, но умел признавать свои ошибки и не настаивать на них, так считала Милагрос и видела в этом благую основу их будущего союза.
Между тем приближался день, назначенный Марией и Энрике для своей свадьбы. Они послали приглашения Камиле с Мариано и Лусии с Пабло и с нетерпением ожидали прибытия своих взрослых детей.
Дорогой в «Эсперансу» взрослые дети обсуждали только что увиденный спектакль. Они были потрясены им. И не сомневались, что душераздирающая история о растоптанной прекрасной любви — крик отчаявшегося человека, с которым безжалостно обошлись и люди, и судьба.
— В некоторых сценах среди врагов Милагрос и Катриэля я узнавала себя, — призналась Лусия. — Я была так жестока к ним и поступала ничуть не лучше своего бессердечного отца. Теперь я так раскаиваюсь…
— Знаешь, каждый из нас, вольно или невольно, словом, взглядом или собственным равнодушием был причастен к их трагедии
Однако сам Катриэль, уже был готов к тому, чтобы выйти из-за кулис, пусть не на авансцену, но на свет Божий. Виня себя в смерти Милагрос, он как бы разделил с нею смерть — умер для прошлой жизни, для всех друзей. Но видя их взволнованные после спектакля лица, он понял, что продолжает жить в их сердцах, что друзья по-прежнему болеют и страдают за него, и ему показалось нелепой жестокостью продолжать скрываться и дальше. Он поделился своими мыслями с Амансио, и тот горячо поддержал его.
— Мне показалось, что Пабло Сандоваль очень озабочен твоей судьбой, — подтвердил он. — И я уверен, он будет счастлив, когда ты появишься перед ним живым и невредимым.
— Знаешь, я сделаю это даже не столько ради себя или Пабло, сколько ради Айлен, — задумчиво продолжал Катриэль. — Моя жизнь кончена, но ее только начинается, и я хотел бы, чтобы вокруг моей дочери было как можно больше любящих людей.
— Ты прав, и я очень рад от тебя это слышать.
Катриэль решился и поехал к Пабло, но не застал его. Ему сказали, что сеньор Сандоваль уехал на несколько дней.
Что ж, Катриэль готов был ждать и дольше. «Главное, что я решил больше не скрываться, что устал от жизни изгоя, что готов снова жить, хоть и не ради себя, но ради дочери», — думал Катриэль, возвращаясь из редакции в театр.
Тот же ответ: «Она уехала на несколько дней» получила и Виктория, когда, узнав в редакции адрес Камилы, пришла в такой знакомый и все таки уже чужой дом Асунсьон.
Но Виктория не удовольствовалась пустым «уехала», она настояла, чтобы ей сказали куда. Выяснилось, что молодые хозяева отправились в театр «Олимпико», а потом поедут в имение «Эсперанса».
Виктория заторопилась в театр — спектакль уже кончился. Она наняла коляску и распорядилась: «В «Эсперансу»!» Но неудачи преследовали ее: дорогой коляска сломалась, и Виктории ничего не оставалось, как проделать остаток пути пешком. Хорошо еще, что дорогу она знала как свои пять пальцев: сколько раз, бывало, скакала по ней на любимой лошадке!..
Едва завидев освещенные окна такого знакомого, такого родного дома, Виктория чуть не расплакалась. Нервы у нее были натянуты до предела. Да и как могло быть иначе, если она вступала в новую жизнь, твердо решив зачеркнуть постыдное и мучительное прошлое и раскрыть объятия своим близким? Но сначала она хотела видеть только дочь. Свою Камилу!..
Оглядев свое измятое пыльное платье, Виктория направилась к черному ходу. Кому как не ей было знать все ходы и выходы родного дома?! На кухне, как и в былые времена, хлопотала Доминга. Только дочего постарела, бедняжка! Стала совсем седой!