Девушка с пробегом

Шэй Джина

Это на самом деле серьезный вопрос и серьезное предложение.

— Сколько, предполагается, мы будем работать вместе? — задумчиво интересуюсь я.

— Две недели. Три. Ну, месяц самое большее. График — условно свободный, но двадцать рабочих часов в неделю я буду с тебя спрашивать.

Огудалов смотрит на меня выжидающе.

Две недели — это вряд ли. Встретиться с клиентом, подготовить эскиз, перенести этот эскиз на стену и послойно его красить, давая высохнуть каждому отдельному слою.

Три недели — это минимум.

Три

недели под начальством Давида.

Это довольно опасно. Очень.

И в чем проблема, скажете вы?

Проблема в том, что это чертов риск. Это заходит за пределы отношений “секс на один раз”. Впрочем ладно, у нас с ним уже зашло за этот чертов один раз.

Но если сейчас я могу спустить все на тормозах и оставить это все в пределах “мы будем вместе, пока тебе не надоест мотаться в Мытищи, чтобы потрахаться” — то в случае совместной работы меня ведь может занести.

Я могу увлечься им слишком глубоко.

Настолько, что начну уже хотеть этих чертовых “серьезных отношений”, а мы ведь это уже проходили, это ведь не мой вариант. Не пригодна же.

И не хочется мне в это влипать, если конкретно — в Давида влипать еще крепче не хочется. С другой стороны, столкнуться с ним как с профи, возможно, будет и полезно, это может выявить хотя бы поверхностный слой его недостатков, а то помимо наглости я у него сейчас недочетов и не наблюдаю.

А наглость — это не недостаток в исполнении Давида Огудалова..

— Знаешь, да, я согласна, — медленно произношу я, — есть только одно условие.

Не потому медленно, что я никуда не спешу. А потому, что мне на самом деле озвучивать это сложно. Душа моя люто протестует против того, что я собираюсь сказать сейчас.

— Ну? — нетерпеливо выдыхает Огудалов, глядя на меня жадно. Такое ощущение, что он уже в душе шампанское открыл, кажется, был уверен, что я пошлю его подальше, туда же, куда посылала его при просьбах дать номер телефона.

Зря ты празднуешь, мой мальчик…

— Если мы начинаем работать вместе, мы перестаем трахаться, — ровно произношу я, глядя Давиду в глаза. — У нас с тобой в этом случае будут только рабочие отношения. И не больше.

Он стискивает пальцами руль, а по лицу видно, хочет, чтобы на месте руля была моя шея.

— И почему же? — хрипло интересуется Давид, высверливая взглядом мне дырку на лбу.

Потому что ты слишком хорош, мой мальчик, и ты действительно способен пошатнуть мои бастионы. А как же моя старость в компании сорока котов?

— Я так хочу. — Просто пожимаю плечами я.

Судя по всему, эта фраза Давида убеждает не очень.

— Я не согласен, — он резко дергает подбородком. — Я не согласен с этим завязывать.

— Значит, с Левицким тебе придется разбираться без меня.

Это очень категорично и, может, даже не совсем красиво, но я, в конце концов, творческая личность, могу позволить себе некоторые закидоны.

И вообще-то я знаю,

что этот отказ мне может аукнуться, обижать Левицкого не стоит — но я уверена, и Давид обижать такого человека не захочет.

В конце концов, он — бизнесмен. И что важнее, секс или важный заказ?

— Ну что ж, хорошо, — отрывисто произносит Давид, глядя куда-то в точку рядом с моим ухом, — значит, я разберусь.

Что?

Давид же тянется вперед, накрывает мою ладонь своей, нажимает на ручку, открывая дверь. Смотрит в мои офигевшие глаза с расстояния сантиметров в десять, и я вижу — он смертельно зол.

— Увидимся вечером, Надя, — сухо произносит Давид, будто намекая, что мне пора, и это звучит так, будто именно я его тут сижу и задерживаю.

Я вылезаю из машины молча, потому что…

Да потому что я охренела от такой его реакции.

А Давид тут же уезжает, оставляя меня в весьма растрепанных чувствах.

Не то чтобы я жестко обломалась с этим заказом, я не успела даже размечтаться, но…

Это было неожиданно и как-то очень резко.

Кажется, творческие закидоны имеются не только у меня…

17. Война — значит война.

Зевс лупает на меня глазками из террариума.

Укоризненно.

Интересно, на что эта гнусная черепашья личность намекает. Что я зря так протянула с дорисовкой портрета? Или что с Давидом я переборщила и была не права? Самцовский шовинизм — теперь и черепашья болячка?

— И не надо на меня так смотреть, — недовольно бурчу я и хмурюсь.

Зевс лежит пузом в своей мисочке, прямо на листьях салата, выражая всяческое к ним презрение. Надо искупать его сегодня, что ли, для стимуляции аппетита. Да, в последнее время я замечала, что жрет моя прелесть что-то весьма не очень. Сегодня вон вообще очень вяло покусал листья салата, и все. А меж тем весна, обменные процессы в его организме должны бы пойти на лад. Хотя, чего уж там, он-то ощущает не очень, я же еще не передвинула террариум к окну. чтобы вместо ультрафиолетовых ламп мою прелесть облучало настоящим солнцем. Он это любит. И я люблю смотреть на его довольную мордашку, когда он выползает на камушки, чтобы получить свою дозу витамина Д. Вы бы знали, насколько бывает выразительна одна черепашья физиомордия.

И все-таки сейчас он как-то подозрительно вяловат.

Нет, надо записать моего мужчинку к герпетологу, может, ему уколы нужны витаминные?

Прошло два часа после того, как Огудалов наконец-то сгинул.

Я настолько в бешенстве, что у меня даже чутка подрагивают руки, которыми я накладываю мазок за мазком на финальный слой портрета. Осталось не так много, остались нюансы. Мазки потоньше, чтобы краска схватилась получше. Везти аккуратно, сразу утащить куда-нибудь в спальню к Тамаре Львовне, чтобы не дай бог никто мне ничего не смазал.