Девушка у обочины
Шрифт:
Дез сжимает мои руки в своих, держась, будто я - это все, что позволяет ей остаться на ногах.
— Нет, Дез. Это не то, о чем ты думаешь. — Я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями. – У меня никого не было уже несколько месяцев, а до этого были отношения на протяжении почти двух лет.
Надеюсь, она не будет развивать эту тему, потому что не хочу ворошить прошлое. Не сейчас, и вообще никогда.
Мне заметно любопытство в глазах, но она не задает вопросы. Вместо этого, Дез хмурится и спрашивает:
— Почему я?
Я качаю головой и пожимаю плечами.
— Потому что ты красивая.
— Сочные губы? — Она дышит, будто не веря.
Я чуть касаюсь ее губ своими, слегка дразня.
— Самые сочные. — Целую ее скулу, и она отклоняет лицо в сторону, чтобы я смог поцеловать ее в шею. — Я заинтригован тобой. Сам понимаю не больше, чем ты, Дез. Последнее, что мне сейчас надо, это впутаться во что-то подобное, но я не могу остановиться.
Она отпускает мои руки, не прикрываясь больше халатом, и хватается за меня, прижимаясь к груди. Я придвигаюсь ближе, сближая наши тела еще больше; она вздыхает и отчаянно выдыхает. Пальцы царапают мою грудь, сжимаются и вонзаются в грудные мышцы. Когда Дез поворачивается и откидывает голову, чтобы посмотреть на меня, я вижу ее глаза, широко раскрытые, цвета расплавленного шоколада и такие глубокие, бездонные, выразительные, но все еще не раскрывающие ничего из того, о чем она думает.
— Я - не загадочная.
— Да, точно, — смеюсь я.
Она качает головой, не отводя пристального взгляда.
— Просто... о многих вещах я не люблю говорить.
— Ясно.
Руками слегка касаюсь ее спины и наклоняюсь вперед, накрывая рот своим. Я чувствую ее дыхание, чувствую дрожь в теле. Но она все теснее прижимается, бесподобные груди сдавливаются между нами, и я теряю последние силы, чтобы не раздеть ее. Больше не могу сдерживаться.
— Я должен видеть тебя, — шепчу ей прямо в губы.
Губами Дез двигает по моим и поднимается на цыпочки, углубляя поцелуй. Я стону от вкуса ее губ, чувствуя ее тело рядом с моим, а потом языком она проскальзывает ко мне в рот и скользит по моему. Все, я пропал. Я умер.
Я дотягиваюсь и сжимаю пальцами толстый воротник халата, прямо под подбородком. Она стоит на цыпочках, такая высокая, что мне не нужно нагибаться, чтобы поцеловать ее. Последнее, что мне нужно - это быть уничтоженным, пока она трется своим язычком о мой. Я медленно скольжу руками по ее торсу; халатик распахивается, открывая загорелую кожу и участок между грудей. Она вздыхает мне в рот, пальцы царапают мне плечи. Я близок к тому, чтобы содрать с нее халат и получить полностью все ее великолепное обнаженное тело.
— Нет! — Она хватается за края халата и стягивает их вместе, резко дергаясь назад. — Адам, я не могу. Не могу.
Она задыхается, качаясь, с широко раскрытыми глазами.
Я поднимаю руки в знак капитуляции.
— Дез, все хорошо, прости, я….
Когда мои руки поднимаются, она резко отшатывается, будто боится меня, моих рук; ее глаза мокрые от слез.
— Не надо! Не трогай меня, нет… пожалуйста…
— Дез? Что
Она ударяется коленями о край кровати, садится, а потом отползает подальше от меня, рыдая; я совершенно беспомощен.
* * *
ДЕЗ
Это паническая атака.
Такое прежде уже случалось однажды, и то был последний раз, когда я позволила мужчине прикоснуться к себе. Это был парень из класса психологии двухсотого уровня20, с которым у нас было несколько общих занятий. Он был красивым и привлекательным, с ним было легко общаться и было приятно на него смотреть. Мы решили попить кофе после занятий, правда немного выпили алкоголя, а потом оказались в его машине и начали целоваться. Затем его руки пробрались под мою рубашку; тогда я не была уверена, что мне это нравилось, но все равно позволила щупать грудь, просто чтобы посмотреть, каково это.
Но потом он захотел большего и попытался расстегнуть мои брюки. Я и запаниковала. Он немедленно прекратил и извинился; мне бы стоило все объяснить, ведь он не знал, почему я была в ужасе, но не могла остановиться. Не могла дышать и видеть, потом закружилась голова, горели легкие. В конце концов, мне удалось взять себя в руки, и парень отвез меня домой, смущенный и расстроенный, но все равно милый, каким и был.
Это было год назад.
Сейчас приступ паники разрушительные и бесконечные, ужасающие по интенсивности. Я плачу и чем больше плачу, тем больше не могу дышать, и чем дольше задыхаюсь, тем сильнее ужас, который, в свою очередь, только усугубляет рыдания. Не знаю, как разорвать этот замкнутый круг.
Я слышу, как Адам зовет меня по имени, но он где-то вдалеке, и все, что я способна осознать, это слезы, необходимость дышать и ужас. Почему-то слезы льются все сильнее и быстрее - я не могу вздохнуть. Задыхаюсь, откатываюсь от него и ползу вверх по кровати, чтобы свернуться в клубок возле подушки. Эти рыдания разрушают меня.
Кровать прогибается под тяжелым весом, и я чувствую, как что-то теплое накрывает меня. Одеяло. Он укрывает меня. Адам оборачивает меня одеялом, а потом просовывает руки под меня и поднимает, как ребенка, пушинку. Он устраивается на кровати вместе со мной; моя голова оказалась на его груди, отчего слышу, как его сердце бьется размеренно, чуть быстро. Дыхание спокойное и легкое. Он обхватил меня, бормоча у уха что-то успокаивающее и ритмичное.
Я сосредотачиваюсь на сердцебиении, дыхании, и стараюсь, чтобы мое дыхание совпадало с его, как и удары сердца. Ужас медленно отступает, и учащенные вздохи уменьшается до рваных. Его руки покоятся на моем плече и бедре; я свернулась у него на коленях, как маленькая. Теперь могу расслышать его голос, и понимаю, что он поет песню; такие песни слышишь по радио раз десять каждый день, но никогда не знаешь название или исполнителя, просто узнаешь мелодию и припев. Голос низкий, тихий и мелодичный.