Девушка в темной реке
Шрифт:
Энджи нажала кнопку интеркома.
– Кто это? – послышался женский голос.
– Энджи Паллорино к судье Монеган.
Ворота начали раздвигаться. Энджи подняла стекло и медленно двинулась по аллее. Створки ворот сразу поехали обратно. Дверь особняка открыла дебелая седовласая дама.
Энджи выбралась из машины, нагибая голову от дождя.
– Я Гудрун Реймер, – представилась женщина, протянув руку. – Экономка судьи Монеган.
Энджи поразилась силе ее рукопожатия, отметив грубые, шершавые руки, очень коротко подстриженные ногти без всякого маникюра. Немецкий акцент.
– Вы
– На четыре минуты, – отозвалась Энджи, взглянув на часы.
– Судья Монеган примет вас через четыре минуты. Она весьма пунктуальна. Сейчас середина отлива, и у нее моцион на пляже. Но вы проходите. Можете подождать ее на террасе. Разуваться не надо, пальто не снимайте.
«Есть, мэм», – подумала Паллорино, проходя за Гудрун через маленькую прихожую в неожиданно стильную гостиную открытой планировки. Белые стены и кремовая мебель контрастировали с черными кожаными диванами и креслами, выгодно оттеняя сполохи неоново-ярких красок на явных подлинниках современного искусства. Стена, обращенная к морю, была прозрачной, и Энджи с тоской представила, какой великолепный вид открывается в хорошую погоду на пролив Хуан-де-Фука и заснеженные горные пики живописного американского полуострова Олимпик.
Гудрун отодвинула стеклянную дверь, и Энджи вышла на террасу, подойдя к перилам. Дом состоял из трех уровней, и с верхней террасы можно было видеть другую, с панорамным бассейном.
– Вот она идет, – сказала Гудрун из гостиной.
Энджи поглядела в ту сторону, куда указывала экономка. Далеко внизу сгорбленная фигурка, наклонившись против ветра и дождя, продвигалась по песку, помогая себе двумя тростями. Ветер рвал полы коричневого пальто. Зрелище напомнило Энджи жука-скарабея, упорно катящего свой шар под низким грозовым небом. Старая судья бросала вызов и непогоде, и бремени лет.
Вид одинокой старухи, борющейся с ветром на берегу бескрайнего серого океана, тронул в душе Энджи чувствительную струнку: Монеган уже за восемьдесят… Старуха доковыляла до первой ступеньки, и Энджи обернулась к Гудрун:
– Лестница какая длинная. Разве вы ей не поможете?
– Ей осталось только войти в лифт. Судья Монеган очень независимая натура. Если ей понадобится помощь, она попросит. Заходите в гостиную и позвольте принять у вас пальто, я сейчас сделаю чай.
Усадив Энджи на диван, Гудрун вышла.
Любуясь океаном, Паллорино мельком взглянула на часы. Четверть пятого.
– Здравствуйте, Анджела!
Подскочив как ужаленная, Энджи обернулась. Судья успела сменить пальто и сапоги на широкий свитер и тапочки и передвигалась по гостиной с яростью на лице. Однако Энджи, видевшая, как старуха гуляла по берегу, читала ее истинные эмоции – предельное напряжение сил против боли, желание не поддаться старческой немощи. У судьи Монеган была своя гордость – Энджи ее даже зауважала. Она будто заглянула в душу Джилли Монеган, а уж Паллорино хорошо знала, что такое боль и гордость… и страх показать свою слабость.
– Энджи, – поправила она, шагнув вперед и выставив руку. – Энджи Паллорино, не Анджела.
– Разумеется. – Старуха крепко, по-мужски пожала ей руку,
– Я буду то же, что и вы.
– Тогда чай. – Судья вздрогнула от боли, опустившись на стул, стоящий диагонально от дивана, за стеклянным кофейным столиком. Появилась Гудрун с подносом, разлила чай в фарфоровые чашки и выставила блюдо имбирного печенья. Очень в духе старой Виктории – британские колониальные традиции здесь еще живы. Файф-о-клок в отеле «Фэрмонт Эмпресс» во Внутренней гавани вызывает восторг у американских туристов, как и «премилые старинные лавочки» и прочая британская специфика исторических кварталов. Из шкафа на другом конце гостиной Гудрун принесла обтянутую черной кожей коробку для хранения документов и поставила на пол возле стула судьи.
Поднеся чашку к губам слегка дрожащей рукой, Джилли Монеган сделала маленький глоток, пристально глядя на Гудрун, пока экономка не вышла из комнаты. Затем судья сказала:
– Перейду сразу к существу вопроса. Я хочу нанять вас расследовать старое дело, так называемый висяк.
– Я уже сказала по телефону – я сейчас не берусь за расследования.
– Однако вы приехали.
Энджи осмелилась сесть чуть поудобнее.
– Признаюсь, мне стало любопытно.
Судья чуть улыбнулась.
– Любопытство как приоткрытая форточка. Мне осталось выкрутить вам руку и втолкнуть в окно.
Энджи открыла рот, но судья покачала головой:
– Подождите. Дослушайте меня до конца. Двадцать четыре года назад моя внучка Жасмин Гулати отправилась на рыбалку в составе чисто женской группы. Всего девять туристок и двое проводников-мужчин. Жасмин тогда было двадцать пять лет, она училась в магистратуре Университета Виктория, специальность – английская литература. И страстно увлекалась ловлей нахлыстом – отец приохотил, мой зять.
Наклонившись, Джилли Монеган поставила чашку с блюдцем на стол, мелко позвякивая фарфором.
– Поездку организовала некая Рейчел Харт, тоже заядлая удильщица и кинооператор. Она снимала документальный репортаж об этой поездке, хотела потом сделать фильм, рабочее название – «Женщины в потоке». Спонсорами выступали журнал «Активный отдых» и компания «Кинабулу», производитель экипировки для «тихих» видов спорта, – судья показала кавычки, – к коим относятся альпинизм, бег по пересеченной местности, рыбная ловля, серфинг и лыжи. Во время той поездки моя Жасмин пропала.
Судья Монеган помолчала, значительно глядя Энджи в глаза.
– В последний раз ее видели с удочкой чуть выше водопада Планж на реке Наамиш, когда до конца поездки оставалось менее суток. Она удила одна в маленькой бухте вблизи водопада. По официальной версии, она поскользнулась на мокрых камнях и упала в реку. Тело так не нашли.
По спине Энджи пробежала дрожь.
– Вы сказали, Наамиш? – повторила она.
Судья наклонила голову, разглядывая Энджи.
– Я видела вас в новостях, – проговорила она. – Человеческие останки в той неглубокой могиле – это моя Жасмин.