Девушки сирени

Келли Марта Холл

Внезапно и я услышала какой-то посторонний звук. Стук в дверь. Но как можно было пройти мимо привратника? Я замерла. Губы Пола путешествовали по моему телу все ниже. Меня начала бить дрожь.

– Кто-то пришел, – проговорила я в темноте.

Глава 8

Кася

1940–1941 годы

Нужно понимать, какой объединяющей силой было для молодых поляков подполье. После вторжения немцы объявили скаутов преступной организацией,

а мы стали соблюдать конспирацию, и теперь нас называли «Серые шеренги». Мы подчинялись польскому правительству в изгнании, которое нашло убежище в Лондоне.

Зузанна дни напролет работала в люблинском полевом госпитале и почти не бывала дома, так что я общалась только с девчонками из нашей восстановленной группы. К тому же участие в подполье придавало смысл существованию под властью немцев.

В герлскаутах мы прошли отличную подготовку по оказанию первой помощи, но в «Серых шеренгах» продолжили тайно посещать медицинские курсы. Старшие девушки сражались бок о бок с парнями, работали санитарками, шили одежду и присматривали за сиротами. Некоторые даже помогали освобождать людей из немецких тюрем, взрывали мосты и добывали вражеские военные планы.

Я входила в группу из семи человек, где были девушки помладше. Мы прятали польские книги, чтобы их не уничтожили немцы, и учили детей в подпольных классах. Еще обучались дешифровке, изготавливали фальшивые удостоверения личности и донесения. Мы участвовали в саботаже – переставляли уличные знаки, чтобы эсэсовцам было сложнее найти нужную дорогу. По ночам подключались к немецким динамикам и передавали польский гимн. И чем больше нам удавалось, тем сильнее хотелось поучаствовать в чем-то еще. Как наркотик. Однако нельзя было забывать о конспирации. Нацисты не только решили расположить в Люблине свои штабы, они по всей Польше распространили шпионов – они выявляли и арестовывали лидеров герлскаутов.

Плюс ко всему участились внезапные облавы-лапанки, которые устраивали эсэсовцы. Мама жила в постоянном страхе, что мы попадем в такую облаву. И немцы уже не ждали наступления темноты, они хватали всех без разбору в самых неожиданных местах: в церквях, в поездах, в очередях за продуктами. Чуть не повезет, тебя схватят и отправят в тюрьму. Большинство переправляли в Германию, где люди работали и умирали в жутких условиях. Польские дети с арийской внешностью тоже были в группе риска – иногда они исчезали. Однажды их всех согнали в поезд и куда-то повезли, а немецкие солдаты стреляли в матерей, которые бежали за поездом.

Страдали и крестьяне. Если деревня выделяла слишком мало работников, в наказание сжигали все дома.

Петрик не рассказывал, но я знала, что его отца, капитана польской армии, арестовали вместе с сослуживцами, и теперь Петрик был единственным мужчиной в семье. До войны у нас все мужчины с университетским дипломом зачислялись в армию как офицеры запаса, поэтому новые власти, арестовав

офицеров, легко избавились от самых образованных поляков.

Я упрашивала Петрика доверить мне более серьезные задания, как старшим девушкам, но он, лидер нашей группы, вечно находил отговорки.

Как-то раз Петрик помогал мне мыть мамины кисточки, которые мы не закопали во дворе. Мама хранила их под половицей и поэтому могла иногда рисовать по ночам. То были не какие-то простые кисточки, а колонковые, и промывать их мама доверила бы не каждому. Эти «страдивариусы» мира кисточек перешли маме по наследству от бабушки, и каждая стоила целое состояние. Они укладывались по красным фланелевым чехольчикам, а сделаны они были из шерсти русского соболя (причем только самца), который за фунт стоил в три раза дороже, чем золото.

– Ну попробуй сказать, что я плохо справляюсь с заданиями, – уговаривала я Петрика. – Вспомни, как я хорошо выполнила все, когда ты послал меня в дом Нади.

– Кася, у меня для тебя ничего нет, – ответил Петрик. – Сейчас пока затишье.

Для парня с такими большими руками он очень нежно обращался с кисточками – окунул одну в мыльную воду, аккуратно потер пальцами никелированный ободок, а потом провел вниз по кисточке.

– Если еще один день просижу дома, точно сойду с ума, – проворчала я.

Петрик положил свою кисточку на тряпочку рядом с моей.

– Тебе известны правила. Ты еще слишком молода. Почитай книжку.

– Я способна на большее…

– Кася, нет.

– Петрик, я так хочу участвовать в борьбе с этими гадами. Можешь послать меня на любое задание. Пусть даже и не очень важное.

– То, что ты красивая девушка, тебя не защитит. Если поймают, то расстреляют, как всех остальных.

Красивая девушка? Я?

– Если ты не дашь мне задание, я пойду работать в «Свободную прессу».

– Со мной тебе безопаснее.

– Ну вот, началось.

Хоть какой-то прогресс!

Петрик повернулся ко мне. Лицо у него было серьезное.

– Хорошо. Есть одно дело. Задача сложная, так что слушай меня внимательно.

– В гетто?

Петрик кивнул.

Тут я испугалась, причем и задания, и того, что Петрик заметит мой страх. Один испуганный взгляд, и он передумает.

– Пойдешь в аптеку к Зету. – Петрик замолчал на секунду и продолжил: – Хотя нет, ты не справишься.

– Интересно, кто лучше меня справится? Мы с Надей всегда покупали у него шоколадное мороженое. И мистер Зет – прихожанин нашей церкви.

Хотя аптека была в гетто, христианам не запрещалось отовариваться у Зауфаныма. К нему все ходили, даже эсэсовцы. Владельца и фармацевта Зауфаныма большинство горожан знали как мистера Зета. Он был почти доктором, и каким-то образом даже в такие времена у него имелись в наличии все необходимые лекарства.

– Сможешь быть у него завтра ровно в два?