Девяносто шестая женщина
Шрифт:
– Еще рано, – ответил Садык. – Девяносто две, девяносто три… Он придет… Ага! Девяносто четыре, девяносто пять. Он уже наверняка здесь. Подождем все-таки последнюю.
И как раз в эту минуту она вошла, девяносто шестая, и звонко крикнула молодым голосом:
– Ой, сколько народу! Зульфи, сестрица, где ты?
– Я здесь, подружка! – так же звонко и молодо отозвалась Зульфи.
Девяносто шестая женщина села с ней рядом.
– Опять собрание! – пожаловалась она. – Как жарко!
Председатель побежал за охотниками. Садык позвонил в колокольчик. Женщины притихли,
– Гражданки, – сказал Садык, – я прошу вести себя прилично. Не забывайте, что вы находитесь в мили… то… на собрании.
Строгость собственного голоса ободрила его. Он оправил ремни на груди, шире расставил ноги, дрогнул усами.
– Товарищи женщины, обсуждение вопроса об авансах под шелк откладывается. На повестке дня вопрос о паранджах. Я призываю вас, товарищи женщины, сейчас же снять паранджи! Долой паранджу! На этом собрании вы все должны открыть свои лица! Передо мной! В обязательном порядке. Зачем? Кто это спрашивает зачем? Значит нужно, если я говорю!
Чайхана всколыхнулась из конца в конец, прошумела и снова затихла.
– Кто против этого предложения? – спросил Садык. – Возражающих нет? Принято единогласно. Сейчас начнем, товарищи женщины. По списку первая Ахмеджанова Арзи-биби.
Молчание. Он шагнул вперед. Холодок пробежал по его спине, как перед боем.
– Ахмеджанова Арзи-биби! Покажите нам свое лицо!
Кто-то охнул, пискнул, всхлипнул. Потом Садык услышал голос из первого ряда:
– А мы не хотим!
– Гражданка! Не забывайте…
Его перебил второй голос:
– Где закон? Покажи нам закон! Такого закона нет! Ты говоришь от себя!
– Покажи закон! – разом подхватили все женщины, и началось в чайхане черное волнение покрывал.
– Тише! – кричал Садык.
Из рядов поднялась Отум-биби. Ее узнали сразу – по росту, по голосу. Она рявкнула басом на всю чайхану:
– Тише! Молчите! Я с ним сейчас сама поговорю!
Медленно и тяжело, похожая в складках своего покрывала на статую, она повернулась к Садыку.
– Ты что здесь командуешь? – грозно спросила она. – Ты иди в свою милицию и командуй там над ворами и басмачами, а мы тебе не воры и не басмачи! Мы колхозницы! Ты уже давно пристаешь к женщинам, заглядываешь под паранджи! Ты и ко мне приставал на дворе у Бек-Назара!
– Не разводите агитацию! – закричал Садык. – Я вас знаю, вы Отум-биби!
– У меня, слава богу, пятьсот трудодней, меня все знают, не ты один! Я сама хотела снять паранджу на Первое мая, а теперь вот не сниму! Назло тебе не сниму! Иди к своей жене, пусть она показывает тебе и лицо и все, что захочет!
Садык вскипел.
– Гражданка, предупреждаю!..
Отум-биби легко заглушила его слова своим басом:
– Женщины, долго мы будем сидеть здесь и слушать этого безобразника?! И почему председатель не принимает мер! Куда он девался? Женщины, идемте отсюда, пусть они устраивают собрание без нас! А мы, – снова повернулась она к Садыку, –
Она пошла к выходу, задевая полами халата сидящих женщин, и они все, точно по сигналу, вставали ряд за рядом и шли за ней. Садык похолодел, смятение охватило его. Вместе с женщинами вот сейчас, в эту самую минуту, уходит и враг, завтра он будет уже далеко в горах. Вспыхнула мгновенная постыдная мысль: «Пусть уходит!» – и сейчас же погасла. Работая локтями, Садык протискался к двери, опередив Отум-биби на два шага.
– Я не выпущу!
– Ты обезумел! – гневно закричала она. – Здесь тебе не тюрьма, слышишь, ты! Здесь свободный колхоз! Сейчас же выпусти нас!
– Я не могу… уважаемая Отум-биби, послушайте меня…
– Мальчишка! – гремела она и, распалившись, всей тучной фигурой двигалась на Садыка, грозя опрокинуть его и смять. – Мальчишка! У меня дети старше тебя! Я поеду в Ташкент, меня, слава богу, знают в республике, я найду на тебя управу!
Он говорил, захлебываясь от спешки, выбирая паузы в ее крике:
– Две минуты!.. Я признаю ошибку. Вы слышите, Отум-биби, я признаю ошибку! Подальше, Отум-биби, подальше от меня! Я объясню, сейчас объясню… Я прошу, убедительно прошу… Две минуты! Не подходите близко…
Отум-биби была женщина вспыльчивая, но головы не теряла даже в сильнейшем гневе. В словах Садыка, в бледности его лица она почувствовала настоящее смятение.
– Говори, безобразник, только скорее. Тише, вы! – скомандовала она своей серой закрытой армии.
– Товарищи женщины! – голос Садыка заглох от волнения. – Спокойствие! Отойдите подальше, Отум-биби! Товарищи женщины, только без паники! Я надеюсь на вашу сознательность. Отум-биби, я же просил не подходить ко мне близко. Дело очень важное. В Чораке у нас девяносто пять женщин, а здесь на собрании присутствуют девяносто шесть. Одна лишняя. И эта девяносто шестая – басмач Али-Полван, убийца ваших мужей и братьев. Он здесь, в чайхане, прячется под паранджой среди вас!
Был общий огромный вздох; казалось, он так и остался висеть в душном, спертом воздухе чайханы: Но к выходу никто не бросился. Садык вытер ладонью холодный пот.
– Уйти ему некуда! Товарищи женщины, спокойствие! Уйти ему некуда: вокруг чайханы вооруженные люди. Товарищи женщины, не бойтесь! Видите, я стою в стороне, если он выстрелит в меня, то пуля вас не заденет. От имени советской власти я обращаюсь к вам за помощью. Я никого не открою насильно, но те из вас, которые уйдут отсюда закрытыми, пусть знают, что увели с собой басмача!
Охотники за дверями и окнами взвели курки. Садык отошел еще дальше в сторону, прижался спиной к стене и, чуть побледнев, расстегнул кобуру.
– Может быть, он скрывается под этой паранджой!
Садык ткнул наудачу пальцем. Женщина шагнула вперед, оскорбленно и резко откинула покрывало.
– Я не басмач, – сказала она, – я колхозница!
Садык увидел прекрасное лицо с темными глазами и загнутыми ресницами.
– Спасибо тебе. Иди. Пропустить! – крикнул он в приоткрытую дверь.