Девяносто третий год (др. перевод)
Шрифт:
— А на чьей же стороне пока успех? — спросил всадник.
— Пока на стороне виконта. Но он достается ему нелегко. Старик силен. Оба они — из семейства Говэнов, из здешних. Семейство это разделилось на две ветви: на старшую, главой которой считается маркиз Лантенак, и на младшую, с виконтом Говэном во главе. Теперь обе эти ветви борются друг с другом. У деревьев это не случается, но среди людей бывает. Этот маркиз Лантенак пользуется в Бретани громадным авторитетом; крестьяне считают его принцем. В первый же день его высадки под его знаменем собралось восемь тысяч человек; в течение одной недели поднялось триста приходов. Если бы ему удалось утвердиться на каком-нибудь пункте побережья, англичане немедленно бы высадились. К счастью, по какой-то странной случайности, тут оказался его племянник с отрядом республиканцев, и он оттеснил от берега своего дядю. К тому же случилось, что этот Лантенак в самый день своего прибытия велел перебить множество пленных и в том числе двух женщин, у одной из которых было трое ребятишек, усыновленных одним
— Да, да, знаю, — проговорил путник и продолжал как бы про себя: — Гора называется могильной, «tombelaine». Может быть, это название происходит также от латинского «Tumba Beleni», то есть могила Ваала или Вельзевула.
— Я вижу, что вам знакомы эти подробности, — сказал трактирщик и прибавил про себя: «Он знает по-латыни! Ну конечно же, это поп!» Так вот, гражданин, — продолжал он, — в глазах крестьян возобновляется именно борьба святого Михаила против Вельзевула. Само собою разумеется, что для них святой Михаил — это роялистский генерал, а Вельзевул — это предводитель республиканцев. На деле же, если здесь есть дьявол, то это Лантенак, а если есть ангел, то это Говэн. Ах, я совсем было забыл спросить вас, гражданин, не желаете ли вы поужинать?
— Спасибо; у меня есть кусок хлеба и фляжка с вином. Но вы ничего не сказали мне о том, что происходит в Доле.
— А вот что. Говэн командует экспедиционным отрядом, предназначенным для операций вдоль побережья. Цель Лантенака заключалась в том, чтобы поднять всю страну, чтобы опереть Нижнюю Бретань на Нижнюю Нормандию, чтоб открыть доступ в страну англичанам и привести на помощь двумстам тысячам восставших вандейцев английский вспомогательный корпус в 20 000 человек. Говэн расстроил весь этот план. Он занял побережье и оттесняет Лантенака внутрь страны, а англичан — в море. Недавно еще Лантенак был здесь, но Говэн выбил его; он отнял у него Пантобо, прогнал его из Авранша и Вильдье, не допустил до Гранвилля. Теперь он разными маневрами старается загнать его в Фужерский лес и там окружить. До сих пор все шло хорошо. Не далее как вчера Говэн был здесь со своей колонной. Но вдруг старик сделал ловкий маневр, и, как слышно, идет теперь к Долю. Если ему удастся взять этот город и установить на близлежащей горе батарею, — а при его отряде есть артиллерия, — то англичанам можно будет здесь высадиться, и все будет потеряно. Поэтому, так как нельзя было терять ни минуты, то Говэн, человек очень способный, быстро, никого не спрашиваясь и не дожидаясь приказаний, принял самостоятельное решение: велел седлать лошадей и запрягать орудия, собрал свой отряд, и в то самое время, когда Лантенак собрался атаковать Доль, двинулся вперед, чтобы атаковать Лантенака. В Доле оба этих упрямых бретонца должны столкнуться лоб в лоб. Удар будет сильный! В настоящее время они уже должны быть там.
— А за сколько времени можно добраться отсюда до Доля?
— Для отряда с обозом, по крайней мере, нужно три часа. Но они уже там.
— Действительно, мне кажется, будто я слышу пушечную пальбу, — сказал путник, прислушиваясь.
— Да, гражданин, — подтвердил трактирщик, вслушиваясь в свою очередь. — Слышна даже и ружейная перестрелка, точно разрывают пополам холст. Вам бы лучше переночевать здесь. Что вам там делать?
— Нет, я не могу медлить. Мне необходимо продолжать путь.
— Напрасно! Я не знаю, какие у вас там дела, но риск очень велик, и если только дело не идет о том, что для вас всего дороже на свете…
— Именно об этом-то и идет дело, — перебил его всадник.
— Например, о вашем сыне…
— Почти что так, — проговорил всадник.
Трактирщик поднял голову и проговорил про себя: «Этот гражданин, однако, поразительно похож на священника! — И, немного подумав, он прибавил про себя: — Впрочем, что ж! Встречались примеры, что и у священников бывали дети».
— Взнуздайте мою лошадь, — проговорил путник. — Сколько вам с меня следует?
Трактирщик ответил и получил деньги. Он отодвинул колоду и ведро к забору, снова приблизился к путешественнику и произнес:
— Так как вы решили ехать дальше, то послушайте моего совета. Вы, очевидно, едете в Сен-Мало; ну, так не ездите на Доль. В Сен-Мало ведут две дороги: одна — через Доль, другая — вдоль морского берега. Обе они одинаковой длины. Прибрежная дорога проходит через Сен-Жорж-де-Брээнь, Шерюэ и Ирель-Вивье; Доль останется у вас к югу, Канкаль — к северу. В конце улицы, гражданин, будет развилка: налево пойдет дорога на Доль, направо — дорога
— Спасибо, — сказал путник и дал шпоры своей лошади.
За время остановки его на постоялом дворе уже совсем стемнело, и потому трактирщик скоро потерял его из виду.
Когда путник доехал до конца улицы, он услышал голос трактирщика, кричавшего ему издали: «Поезжайте направо!»
Он повернул налево.
II. Доль
Доль, «испанский город во Франции, в Бретани», как значится в старинных документах, собственно, не город, а только улица, длинная готическая улица {366} , по обеим сторонам которой возвышаются дома с колоннами, не составляющие, впрочем, прямой линии, а то выдающиеся в широкую улицу, то отступающие назад. Вся остальная часть города составляет лишь сеть переулков и тупиков, выходящих на эту большую улицу и напоминающих собою ручейки, вливающиеся в реку. Город был совершенно открытый, не имел ни стен ни ворот; кроме того, над ним господствовала гора Мон-Доль, так что он не мог бы выдержать осады; но на улице можно было, благодаря топографическим особенностям, держаться довольно долго. Выступы домов, которые можно было видеть еще пятьдесят лет тому назад, и тянувшиеся по обеим сторонам колоннады, были очень удобны для обороны. Сколько домов, столько и цитаделей, и неприятелю приходилось брать каждую из них поочередно. Старый рынок находился приблизительно посредине улицы.
Трактирщик в Круа-Браншаре не ошибся: в то время, как он беседовал с путником, в Доле происходила ожесточенная схватка; в нем внезапно начался ночной поединок между белыми, занявшими город с утра, и синими, прибывшими к вечеру. Силы обеих сторон были неравны: белых было шесть тысяч, синих же — всего полторы тысячи; но зато ожесточение было одинаково с обеих сторон. Интересно было то, что не шесть тысяч атаковали полторы тысячи, а наоборот.
С одной стороны была беспорядочная толпа, с другой — правильный строй. С одной стороны шесть тысяч крестьян, с вышитым у них на кожаных куртках сердцем Иисуса, в шляпах, обвитых белыми лентами, с евангельскими текстами на знаменах и четками на кушаках. Шесть тысяч простых мужиков, вооруженных по большей части вилами и лишь изредка ружьями, да и то без штыков, тащивших за собой на веревках орудия, плохо одетых, плохо обученных, плохо вооруженных, но неистовых. С другой стороны — полторы тысячи солдат, в треуголках с трехцветной кокардой, с загнутыми полями и отворотами, в перевязях крест-накрест, вооруженных тесаками с медными рукоятками и ружьями с примкнутыми штыками, вымуштрованных, умевших держать правильный строй, дисциплинированных, хотя и свирепых в бою, умевших одинаково хорошо и командовать и повиноваться, тоже своего рода волонтеры, но волонтеры отечества, одетые, впрочем, в лохмотья и босоногие. За монархию стояли крестьяне-рыцари; за революцию — босоногие герои; и душой каждой из этих армий был ее начальник: у роялистов — старик, у республиканцев — молодой человек; с одной стороны — Лантенак, с другой — Говэн. У революции, рядом с молодыми гигантами, какими были Дантон, Сен-Жюст, Робеспьер, соседствовали и молодые идеалисты, как, например, Гош и Марсо {367} . К числу последних принадлежал и Говэн.
Говэну было тридцать лет. У него было телосложение Геркулеса, взгляд пророка и улыбка ребенка. Он не курил, не пил, не говорил бранных слов. Он возил с собой во время похода туалетную шкатулку; он очень заботился о своих ногтях, о своих зубах, о своих темно-русых красивых волосах; во время привала он сам чистил свой мундир, простреленный пулями и побелевший от пыли. Хотя он бросался очертя голову в самое пекло боя, но он ни разу не был ранен. Голос его, по природе мягкий, отчетливо раздавался во время сражения. Он подавал своим солдатам пример, ложась отдыхать на голой земле, под дождем, в снег и в ветер, завернувшись в плащ и положив свою красивую голову на камень. Это была героическая и невинная душа. Бросаясь в атаку, он совершенно преображался. У него в лице было что-то женственное, что делает человека во время боя страшным. Вместе с тем он был мыслитель и философ, молодой мудрец. Взглянуть на него — Алкивиад {368} , послушать его — Сократ.
В той великой импровизации, которая называется Великой французской революцией, этот молодой человек сразу же проявил свои военные дарования. Сформированный им отряд представлял собою, подобно римскому легиону, маленькую армию. Он состоял из пехоты и кавалерии; при нем были разведчики, саперы, понтонеры. Подобно тому, как при каждом римском легионе были катапульты, при этом отряде были пушки. Три конных орудия придавали отряду силу, не лишая его подвижности.
Лантенак тоже был недюжинный военачальник. Он был рассудительнее и даже смелее своего племянника. Истинные старые герои бывают обыкновенно холоднее молодых, так как они уже далеки от утренней зари, и смелее, потому что они ближе к заре вечерней. Что они, собственно, теряют? Почти ничего! Этим объясняются смелые, хотя в то же время и искусные маневры Лантенака. Но почти всегда в этом упорном поединке старика и молодого человека перевес оставался на стороне последнего. Впрочем, это скорее следует приписать счастью, чем чему-либо другому. Счастье вообще благоприятствует молодости. В этом отношении победа похожа на женщину.