Девять девяностых
Шрифт:
— Дружинина! — сказала Олень.
Водитель напрягся.
— Дружинино? Это же далеко!
— Ну да, — сказала Ада, — там живут люди с песьими головами.
Она если не умничала каждый час, это было потерянное время.
Водитель согласился на пять рублей. Сидели на заднем сиденье, хихикали.
Ехали через весь город, читали слова на домах: «Партии Ленина слава!» Потом за окнами понесся лес — деревья гнались наперегонки с машиной. Олень заподозрила неладное.
— Минуточку, — так она обычно начинала всякий неприятный разговор, — там, куда мы
— Ну вот доедем, и будут вам дома.
— А куда вы нас везете?
— В поселок Дружинино. До него километров семьдесят.
— Ой, вы что! — Олень так кругло выкрикнула эти слова, как будто сама превратилась в букву О.
Ада превратилась в букву А. Эйфелева башня или ракета на старте.
— А-а-а-а! — закричала Ада. — Нам нужна другая Дружинина. На Сортировке!
Водитель тоже превратился в буквы — много гласных, много согласных, много шипящих и целый лес восклицательных знаков! И описаний, и перечислений, и повелительных наклонений. Ну что за дуры, прости господи! Как можно перепутать поселок Дружинино с Дружининской улицей? И что теперь делать? Толстая пассажирка плачет, у чернявенькой губа трясется, как у дочки в детстве. Дома у водителя — такая же дура. Двадцать лет — ума нет. Тоже, поди, ездит куда ни попадя, пока он решает в голове задачу про бензин и хлеб.
Развернулся и молча — на Сортировку. Когда ехали по Бебеля, уже совсем успокоился, даже пошутил, но девчонки не ответили. Боялись. На Дружининской сунули ему пятерку, толстая добавила еще рубль.
А похолодало как, надо же. Август, город в дымке — как будто ему отключают небесное тепло. И рябина уже красная, хлестнула гроздью по стеклу машины — точно кулаком заехала.
Ада и Олень поднимались в Алешину квартиру и хохотали навзрыд, так что им самим было непонятно — они что вообще делают, смеются или все-таки плачут?
Алеша открыл дверь сразу, будто сидел с той стороны на коврике, как голодный кот. Сережа тоже был, но его никто не замечал, поэтому он вскоре исчез. Совсем неинтересный мальчик, даже удивительно, что стал впоследствии знаменитым художником. И еще удивительнее — долгие годы прошли, но тот унизительный вечер Сережа так и носит с собой каждый день, как бумажник и рабочий блокнотик.
— Папа, я хочу твоего блокнотика, — лепечет младший сын. Да, годы прошли, есть младший сын и старший сын, Сережа пойман славой и задушен успехом, но унизительный вечер юности, когда девочки смотрели сквозь него, этот вечер с ним навеки. Мы с тобой, как гусь с водой. Его графика, выставки, награды, книги — все родом из того вечера… Девочка с адским именем и невидящим взглядом. Где она, эта Ада?
Когда Сережа убегал из квартиры, бахнув дверью, Алеша развлекал гостей и был такой еще мальчик, господи, ну просто жалость сплошную вызывал и сочувствие, а не то, что мечтал бы вызвать.
Накрыл стол: скатерть, салфетки, сервелат колесиками, сыр пластинками. Вино в бутылке и еще две газировки «Колокольчик». «Это он, наверное, себе взял», — оглушительно шепнула Олень. Сам Алеша — в
Алеша не знал, о чем говорить с девочками, а Сережа, который знал, но не имел шансов это доказать, к тому времени уже бахнул дверью. Олень и Ада сидели на диване, блестели колготками и вздыхали, как Портос во втором романе. Олень была голодна и таскала колбасу с тарелки — укатывала по колесику. Хоть какое-то занятие.
Уйти сразу — жаль мальчика. Он старался — стол, колбаса, папины тапки, такие трогательно знакомые. И как отсюда добираться до родной Посадской? Можно стрельнуть денег у Алеши, но не сразу же, как приехали.
Олень покончила с колбасой и принялась за сыр.
Ада спросила — из вежливости и от скуки:
— Ты где учишься-то?
Алеша тут же вспыхнул — как газовый костер под чайником, который по-хозяйски зажгла Олень. Горелые спички здесь бросали в формочку для кекса. Оказалось, мальчик учится в архитектурном, мечтает стать дизайнером.
— Это модно, — признала Ада.
Олень доела сыр. Видно было, что хочет еще, но Алеша вместо сыра притащил папку с рисунками и долго не мог развязать шнурочки — детский сад, честное слово.
Каждой маме мальчика однажды приходится вспомнить такую картинку из юности. Смеялась над юношей? Получи пожизненную расплату — страх за своего сына, чтобы его не обидела какая-нибудь бессердечная дрянь. Кто только воспитыват этих девок, не для них мы ростим сыновей, спасибо, бабуля, что добавила от себя пару слов. Но это мы опять бежим где-то впереди — тогда еще и мысли не было, что Ада или Олень однажды станет мамой. И не было мысли, что одна из них так никогда ею и не станет.
Развязал шнурочки, аллилуйя! Вытаскивает какие-то рисунки. Диагноз: летальный исход наступил вследствие скуки, время смерти 22:35. Однако! Засиделись они. Олень с трудом фокусирует взгляд на рисунках — мыслями она в холодильнике, обнадеживающе пузатом.
Алеша, как всякий мужчина — пусть и начинающий, — не чувствует девичьей скуки, пытает их рисунками — и гостьи кивают в надежде, что каждый из них в папке последний. Но всякий раз оказывается, что за ним — еще несколько. И ко всем полагаются объяснения. Какой болтливый этот Алеша!
Ада меняет тему — как семафор, хотя все уже видели поезд. Опасное дело!
— А откуда у тебя своя квартира?
Алеша застывает с таким лицом, будто его заело на букве «у». Вообще у него симпатичное лицо, но верхняя губа немного коротковата и рот всегда полуоткрыт. Олень считает, это мило.
— Мне родители подарили. Они работают в бюро молодежного туризма.
Олень по пояс ушла в холодильник — там была миска с оливье, тушеное мясо с картошечкой, даже компот из ирги! Конечно, можно взять — бабушка еще привезет. Он просто постеснялся предложить.