Девять дней до конца света
Шрифт:
Я устало вздохнул. Как же он мне сегодня надоел, видно все-таки придется идти завтра на прием к врачу. Попить каких-нибудь успокоительных таблеток или проколоться.
– Послушай меня, как тебя там, Савелий, что ли, - сказал я как можно спокойнее, - тебя же на самом деле нет. Ты существуешь только в моей больной голове, и мы с тобой это прекрасно знаем. Так что, пожалуйста, оставь меня в покое и исчезни.
– Это тебя скоро не будет, если ты меня не послушаешь, - возмущенно зашипел Савелий, - беги отсюда скорее! Я тебя предупреждаю только из-за хорошего к тебе отношения, учти! Мое предложение насчет заказа остается в силе! Согласен на десять процентов!
– Все, достал, - сказал я, шаря рукой по полу, в поисках
Я запустил в него своим мягким снарядом и, уже проваливаясь в спасительное забытье, успел заметить, как растворился в ночной тьме алчный черт.
4.
– Прекрасный экземпляр!
– восторженно сказал человек, более известный нам как брат Аскольд, магистр ордена "Ангелы тьмы", сидящий в удобном кожаном кресле, за дорогим, антикварным столом. Эти слова были сказаны им в адрес большой, разноцветной бабочки, которую он держал специальным пинцетом с обрезиненными лапками и рассматривал через мощную лупу.
– Ах, какой окрас, - снова восхитился он, - посмотри, Фидель!
Но Фидель, большой, серый с подпалинами кот, британской породы, никак не отреагировал на предложение хозяина. Он лежал на кожаном диване возле стола, за которым сидел хозяин и дремал, изредка шевеля ушами, когда брат Аскольд произносил очередную восторженную фразу.
– Ай-я-яй, Фидель!
– с укоризной сказал коту брат Аскольд, качая головой, - нельзя быть таким ленивым и ко всему безучастным. И напрасно ты полагаешь, что бабочки - это абсолютно бесполезные создания. Это совсем не так. Ты только взгляни, как совершенны изгибы их крыльев, как изысканно гармонична окраска. Ведь не зря же, по представлениям некоторых народов, в бабочек переселяются человеческие души после смерти. Я и сам, мой друг Фидель, в это верю, потому что более подходящего сосуда для человеческой души трудно, а вернее сказать, невозможно найти.
Магистр встал из-за стола, не торопясь подошел к старинному секретеру и, покрутив в замочной скважине замысловатым ключиком, открыл черную полированную дверцу. Затем он достал из секретера бутылку "Мартеля", не спеша налил в небольшую хрустальную рюмку коричневый, пахучий напиток. Взяв в руку рюмку, он понюхал ее содержимое, а потом медленно, смакуя коньяк, выпил. Немного постояв, удовлетворенно почмокав губами, он убрал бутылку и рюмку в секретер и закрыл дверцу на ключ. Затем он подошел к темному окну и, отодвинув штору, оглядел ночную улицу. Осмотрев улицу, магистр закрыл штору и посмотрел на старинные напольные часы, стоящие рядом с камином. Они показывали половину второго ночи. Брат Аскольд не торопясь уселся в кресло и стал в раздумье разглядывать свою коллекцию бабочек, развешанную в красивых стеклянных рамочках по стенам комнаты.
– Ты знаешь, Фиделито, - задумчиво сказал магистр, после длинной паузы, - когда я был маленьким мальчиком, мама купила мне сачок, и тогда я поймал свою первую бабочку. Это была шоколадница, как мне потом сказала мама. Ах, как же я был счастлив в эту минуту! И мне очень жаль, что я не могу подобрать подходящих слов, чтобы описать ту бурю эмоций, которую я ощутил в тот момент. Я посадил бабочку в стеклянную банку и долго не мог уснуть, рассматривая свою восхитительную пленницу. Утром, едва проснувшись, я бросился к своей ненаглядной бабочке. Но когда я взял банку в руки, то увидел, что она неподвижно лежит, сложив свои красивые крылья. Я подумал, что, может быть, она спит, и стал ее тормошить, но она не просыпалась, и тут, к своему величайшему ужасу, я понял, что моя горячо любимая бабочка умерла. И когда я это понял, то разрыдался и забился в истерике, а моя мама, как ни старалась, долго не могла меня успокоить. А через много, много лет, я отчетливо осознал, что и смерть, несмотря на свой, иногда совсем неприглядный и очень часто, непристойный вид, может быть исключительно
Брат Аскольд взглянул на часы, и нервно побарабанив пальцами по крышке стола, поднялся с кресла. Затем он медленно подошел к секретеру и, отперев дверцу, налил в рюмку коньяк. Не торопясь он выпил "мартель", и убрал рюмку в шкаф. Постояв немного около секретера, он подошел к коту, лежащему на диване, и погладил его по голове. Фидель, проснувшись, сладко потянулся и, довольный вниманием хозяина, негромко заурчал. Магистр снова посмотрел на часы и, вздохнув, сказал коту:
– И еще я понял, мой дорогой Фидель, что на этом свете есть более интересное занятие, чем ловля беззаботно порхающих бабочек. Ловить беззащитные человеческие души на яркие и модные приманки, дело не менее увлекательное и, кстати сказать, весьма более прибыльное. Хоть и не такое простое, как может показаться на первый взгляд. И как мне кажется...
Магистр хотел еще что-то сказать, но в это время зазвонил мобильный телефон, лежащий на столе. Брат Аскольд с неожиданной быстротой подошел к столу, взял телефон и поднес его к уху.
– Я слушаю, - тихо сказал он.
Некоторое время он молча слушал то, что ему говорили по телефону, а потом негромко ответил:
– Да, я понял. Хорошо. Я доволен. До свидания.
Магистр отключил телефон и положил его на стол.
– Ну вот, Фидель, еще одна человеческая душонка переселилась в бабочку, - сказал он вкрадчивым голосом, - скоро, очень скоро свершится то, что было предначертано. Вот теперь мой дорогой Фидель, можно и баиньки. Сегодня будет непростой день.
5.
Я проснулся оттого, что кто-то звонил в дверной звонок. Медленно поднявшись с дивана, накинув халат и обув на ногу единственный найденный тапок, я пошел в прихожую. Открыв дверь, я, признаться, немного обалдел, увидев стоявшего перед собой Витюшку, одетого в мою куртку и бейсболку.
– Привет, - растерянно сказал я, - заходи.
Тот не ответил, и молча зайдя в прихожую, медленно опустился на пуфик. Меня охватило странное, какое-то двойственное чувство: с одной стороны я помнил вчерашний вечер и ночь, помнил все, что было потом, а с другой стороны, я видел перед собой живого Витюшку, и мне очень хотелось ущипнуть себя за руку, что бы убедиться, что это не сон.
– "Неужели он жив?" - подумал я, - "значит, мне все приснилось? Мертвый Витюшка на грязном полу и злой участковый Пересядько? Так вроде все было? И выходит, все это лишь кошмарный сон?"
Я с облегчением вздохнул и отбросил прочь все сомнения. Видимо Витюшка просто задержался, когда пошел в магазин и только сейчас вернулся. Вот только его бледность меня сильно смущала. Даже не бледность, а скорее всего какая-то синева, переходившая в зеленоватый оттенок. К тому же, за все время, он не проронил ни слова, что было совсем не характерно для моего, как правило, страдающего словесным поносом, друга. Обычно он был излишне разговорчив, в захлеб вываливая свои проблемы на первого встречного знакомого, а зачастую и совсем незнакомого собеседника. Я подошел к Витюшке вплотную и, склонясь над ним, заглянул ему в лицо.
– Что с тобой, Витя?
– тихо спросил я его.
Он не ответил, лишь, грустно вздохнув, пристально посмотрел мне в глаза и от его взгляда, у меня по спине пробежал холодок. Не выдержав его взгляд, я отвел глаза и, заметив на его куртке какие-то бурые пятна, машинально дотронулся до одного из них рукой. Поднеся руку к своему лицу, я понял, что это была свежая кровь.
– Виктор, - вконец растерялся я, - откуда у тебя кровь?
– Потому что они меня убили, - прохрипел Витюшка и, забившись в агонии, повалился на пол. От ужаса я совершенно потерял голову и проснулся.