Девять дней в июле (сборник)
Шрифт:
Нюансы. Понимаешь, нюансы. Чуть более отчетливо произнесенный средний голос; выведенные с авансцены в глубину басы; кратчайшая остановка перед сменой аккорда; изумительно ясно сыгранная трель; тембр, найденный для вот именно этой фразы; лишенная воли мелодия; или, напротив, мелодия, в которой каждый шаг есть императив… В описании все звучит странно и недостоверно. Хорошо, достоверно, но абстрактно. Хорошо, просто поверь, что это так.
Нет, он не летает через океан. Да, только в Европе. В России играет раз в год – в Питере, в апреле. Исключительно. Записей нет с середины
Он гений. В молодости был блестящим, техничным, великолепным. Последние пятнадцать лет – просто гений, преступно равнодушный к славе. Концерт где-нибудь в сонной австрийской провинции ему дороже, чем… ну понятно.
Конечность жизни определяет решительно все поступки. Надо просто купить билет и пойти на концерт.
Мсье А. вздыхает, достает портмоне.
УВЕЗУ ТЕБЯ Я В ТУНДРУ
Неожиданно выяснилось, что Кола Бельды никогда не был туркменом. То есть совсем.
– Как же так, товарищи? – растерянно спросил заведующий концертной частью Дворца культуры им. В. И. Ленина Ефим Давидович Гольдштейн – человек тревожного этнического происхождения, занесенный в Ашхабад треть века назад холодным ветром эвакуации. Мог бы и помолчать, между прочим. – Как же так, товарищи? Кто же это утверждал программу?
Программу утверждал кто-то, с чьим мнением приходилось считаться. Мероприятие намечалось республиканского масштаба, знатные хлопкоробы уже томились под вентиляторами столичной гостиницы, местная филармония откомандировала лучшие кадры, включая коллектив дутаристов «Туркмения», трио туйдуков «Дружба», певицу Гурбангюль Аннадурдыеву и примкнувшего к певице баяниста Севу Петрова. Присланный из Москвы хореографический ансамбль «Народные ритмы» обещал стать гвоздем той самой утвержденной программы. В обширном репертуаре танцоров удалось найти лишь одну подходящую случаю композицию. Надо полагать, в имени Кола Бельды московское начальство уловило нечто непреодолимо туркменское. Итак, праздничная программа:
1. Выступление первого секретаря компартии Туркменской ССР тов. ***.
2. Выступление замминистра сельского хозяйства Туркменской ССР тов.***.
3. Чествование передовиков-хлопкоробов.
4. Певица Гурбангюль Аннадурдыева. Песня «Туркмения – родина моя» (аккомпанирует В. Петров).
5. Ансамбль «Народные ритмы». Композиция «Увезу тебя я в тундру» (фонограмма песни в исполнении Кола Бельды).
– Извините меня, но ведь Кола Бельды – нанаец! – гнул свою узконационалистическую линию тов. Гольдштейн. – У нас же чествование хлопкоробов, при чем здесь тундра? Где тундра и где Туркмения?! – Ефим Давидович развел в стороны миниатюрные руки, и всем стало ясно, что от Туркмении до тундры, в сущности, один шаг.
– Товарищи, – прокашлялся второй секретарь, ответственный за массовые мероприятия, – программа утверждена обкомом партии, менять ничего не будем, московский ансамбль – это, товарищи, подарок столицы, культурное, так
При слове «органы» со дна Гольдштейновой души поднялся густой вязкий ил, а откуда-то сбоку зазвучал певучий голос покойной бабушки Сары: «Фима, ты же умный мальчик, не лезь в задницу!»
«Надо ехать, – привычно подумал Гольдштейн, – забодали уже совсем с этими туркменскими нанайцами! Да и вообще…»
Вообще надо было ехать, время было отъездное, год семьдесят восьмой, – но это было вообще. А в частности надо было проследить, чтобы звукотехник Серегин пришел в торжественный день трезвым и наладил микрофоны на сцене; чтобы президиум с «будкой» поставили ровно по центру и Ленина на заднике протерли влажной тряпкой; чтобы хлопкоробов разместили поближе к сцене; и московских этих, будь они неладны, чтобы упаковали в правую кулису, других артистов – в левую, а уж пионеров с букетами – во-он в тот угол; и чтобы Аннушка встретила Первого («Фимдавыдыч, да не волнуйтесь вы, да не в первый же раз Первого встречаем!»), и чтобы еще много чего, освоенного за долгие годы на ответственном посту. Ефим Давидович погладил лысину и привычно хлопнул по карманам, предвкушая скорый перекур. Правый пиджачный карман дружелюбно клацнул спичечным коробком.
Тяжелое солнце стояло над Ашхабадом.
Торжественный день выдался по-туркменски горячим. Хлопковые поля наливались азиатским жаром. Солиста хореографического ансамбля «Народные ритмы» Володю Шапочкина мутило. Ему было нехорошо. Еще вчера Володе Шапочкину было хорошо, но теперь стало совсем плохо. Дело в том, что накануне Петюня Сычев уверял, что кефир – это отличная закусь, а водка с кефиром – это практически народный степной напиток кумыс, столь любимый всеми казахами.
– А разве мы в Казахстане? – усомнился Шапочкин.
– А где ж мы, по-твоему? – сказал Петюня, кивая в сторону серых прямоугольных новостроек. – Вон они, степи!
Что касается кумыса, то его рецептура не вызвала сомнений. Утомленные кочевой жизнью культурные посланцы мирно отдохнули от долгого переезда. Ничего лишнего, уж артисты-то норму знают!
Однако вот именно сегодня Володе Шапочкину было нехорошо. В свинцовой голове Шапочкина медленно передвигались разрозненные мысли. Одна из них подбадривала Володю: «Ничего-ничего, ноги вспомнят, руки не подведут! Прорвемся!»
– Вовик, помоги-ка мне со шкурой! – Леночка Т. повернулась к Володе мускулистой попкой. По замыслу хореографа, танец нанайцев «Увезу тебя я в тундру» исполнялся в шкуроподобных халатах некого общетундряного вида, из-за чего танцоры напоминали одновременно гарцующих оленей и пляшущих оленеводов. В руках оленеводы держали бубны и лохматые копья – для колорита. С первыми тактами песни оленеводы выскакивали цепочкой, потрясая шаманскими доспехами, и неслись по большому кругу от края до края: «Ты у-зна-ешь, что нап-ра-сно на-зы-ва-ют се-вер край-ним!»
«Попа, – нехотя отметил Вова, застегивая Леночку, – а кстати…»
– А кстати, Ленок, где твой бубен?
– Ой, Вовик, мне этот бубен, знаешь…
(«Люди! Ну слушайте, ну где мой бубен?») Правая кулиса шелестела московским говором, босыми пятками и оленьим мехом. Володя Шапочкин закрыл глаза.
– Эй, Вован, ты не спи! – Зашкуренный Петюня, кумысных дел мастер, тряс Шапочкино плечо. – Если ты проспишь, то никто ж на сцену не поскачет!
– Не просплю, Петюня. У них еще этой говорильни – на два часа.