Девять месяцев до убийства

Куин Эллери

— Я бесконечно благодарен вам, мисс Бретт, — тихо признался Эллери. — Вы уберегли нас от непоправимой ошибки… А сейчас я попросил бы вас уйти…

Джоан встала и молча пошла к двери. Джонсон последовал за ней и закрыл дверь снаружи.

Сампсон был первым, кто снова обрел дар речи.

— М-да, мой мальчик, — произнес он, впрочем, не без теплоты в голосе. — Вот так прокол… Но вам не стоит принимать все это близко к сердцу, Эллери. Все мы порой допускаем ошибки. Даже если все и оказалось не так, ваша версия была блестящей.

Эллери устало отмахнулся.

— Говорите ошибка, Сампсон? Да это просто непростительное легкомыслие! Это ж надо! Надо просто отвесить мне пинка, как собачонке…

Джеймс Дж. Нокс выпрямился во весь свой рост и с усмешкой поглядел на Эллери.

— Ваше объяснение хромает сразу на обе ноги, мистер Квин.

— Я знаю, мистер Нокс, я знаю, — простонал Эллери. — Вам ни к чему лишний раз тыкать

меня носом.

— Вы должны понять, молодой человек, — сказал биржевой король, — что без промахов не бывает и успеха. Вся ваша версия основывалась на чайных чашках. Придумано было тонко, но пришла мисс Бретт и разрушила все одним махом. И теперь вы уже не можете исходить из того, что у Халькиса в кабинете были лишь двое. Основываясь исключительно на исследовании чашек, вы пришли к выводу, что в тот вечер встречались только Халькис и Гримшо, и не было никого третьего.

— Это верно, — опечаленно согласился Эллери, — но вот…

— Это неверно, — возразил Нокс своим мягким голосом. — Потому что третий и в самом деле был. Это я могу доказать непосредственно, не прибегая к окольным путям.

— Как это? — Эллери отказывался что-либо понимать. — Как это, сэр? Как вы это докажете? Что вам известно?

Нокс хихикнул.

— Я знаю это совершенно точно, — сказал он, — потому что третьим человеком был я,

16

Инспектор вдруг оказался на высоте. Он буквально открыл по Ноксу беглый огонь вопросов: что произошло в ту ночь? как Нокс попал в одну компанию с Гримшо? что все это должно означать?

Нокс дал следующее объяснение.

Примерно три года назад Халькис сделал миллионеру, который считался его лучшим клиентом, уникальное предложение: Халькис заверил, что он обладает картиной небывалой ценности и готов продать ее Ноксу при одном условии — что тот никогда не будет выставлять ее. Нокс был осторожен. К чему эта таинственность?

Халькис вошел к нему в доверие и при этом изображал из себя, достаточно убедительно, безупречно честного человека. Картина, как он сказал, привезена из коллекции музея Виктории, из Лондона. Она оценена музеем в миллион долларов.

— Миллион долларов, мистер Нокс? — изумился прокурор. — Я, правда, не особо много понимаю в торговле картинами, но мне кажется, что это небывалая цена даже для произведения мастера.

По губам Нокса пробежала усмешка.

— За произведение этого мастера, Сампсон, миллион— не слишком высокая цена. Речь шла о картине Леонардо.

— Леонардо да Винчи?

— Да.

— Но мне кажется, что все его великие произведения давным-давно известны.

— Этого нельзя сказать наверняка. Во всяком случае, та картина, о которой идет речь, была обнаружена музеем Виктории лишь десять лет назад. Это эскиз маслом фресок в Палаццо Веккио во Флоренции, который Леонардо не закончил. Музей Виктории назвал свою драгоценную находку фрагментом из «Битвы за штандарт». Новая картина Леонардо — можете поверить мне на слово — была такова, что за нее не жаль было заплатить миллион долларов. Понятное дело, я потребовал от Халькиса точных сведений о том, как он оказался обладателем столь уникального произведения. Я что-то не слышал, чтобы эту картину выставляли на продажу. Халькис ограничился неопределенными выражениями. Он заявил мне, что по поручению музея ищет американского покупателя. Как он сказал, музей якобы настаивал на том, чтобы сделка не стала достоянием общественности, ибо в противном случае газеты поднимут целую бурю протеста. То было просто чудесное произведение. Когда он показал его мне, я не смог долго устоять против искушения. Я купил его за семьсот пятьдесят тысяч долларов.

Инспектор кивнул.

— Теперь я уже понимаю, в чем тут дело.

— Вот именно. Неделю назад, в пятницу, ко мне в бюро пришел человек по имени Альберт Гримшо и пожелал побеседовать со мной. При обычных обстоятельствах я бы его нс принял, но так как он передал записку с условными словами «Битва за штандарт», у меня не было выбора. Передо мной предстал какой-то темный тип с крысиными глазками. Он рассказал мне удивительную историю. Суть дела заключалась в том, что картина Леонардо, которую я купил у Халькиса, в благостной уверенности, что ее продает музей, была краденой. Пять лет назад она была украдена из музея. Он — Гримшо — осуществил эту кражу и не видит никаких оснований скрывать от меня этот факт.

Сампсон совершенно спокойно воспринимал сообщение Нокса, инспектор и Пеппер внимали с открытыми ртами. Эллери, казалось, был совершенно неподвижен, но взгляд его остановился на Ноксе. Не спеша, холодно и четко Нокс продолжал.

— Пять лет назад Гримшо устроился в музей Виктории сторожем под фамилией Грехам, похитил картину Леонардо и сбежал в Соединенные Штаты. Искусная кража, которая была раскрыта только тогда, когда Гримшо уже покинул Англию. В Нью-Йорке, чтобы сбыть свою добычу, он

обратился к Халькису. В общем и целом Халькис был честным бизнесменом, но он был также страстным коллекционером и не мог противостоять искушению обладать одним из величайших шедевров всех времен. Гримшо продал его Халькису за полмиллиона долларов. Халькис еще не успел выплатить эту сумму, когда Гримшо арестовали в Нью-Йорке и посадили в Синг-Синг — за старые дела, за подделки. Пока он сидел, Халькис из-за неудачного помещения капиталов потерял большую часть своего состояния. Попав в столь затруднительное положение, он обратился к Ноксу с предложением — купить у него картину Леонардо за семьсот пятьдесят тысяч долларов. У Нокса не было никаких оснований сомневаться в правдивости рассказанной ему Халькисом истории о тайной сделке, предлагаемой музеем. О том, что картина краденая, он не подозревал. Когда Гримшо во вторник на прошлой неделе выпустили на свободу, — продолжал Нокс, — его первой мыслью было: получить те полмиллиона, которые ему задолжал Халькис. Он сообщил мне, что вечером в четверг был у Халькиса и требовал с него деньги. Халькис, финансовое положение которого ухудшилось еще больше, поклялся, что денег у него нет. Тогда Гримшо потребовал картину назад. Тут Халькис вынужден был признаться, что он перепродал ее мне. Гримшо пригрозил Халькису, что убьет его, если тот не выплатит деньги. Он ушел и на следующий день явился ко мне, как я уже говорил. Намерения Гримшо были совершенно очевидны. Он потребовал от меня те полмиллиона, которые ему должен Халькис. Я, разумеется, отказал ему. Гримшо был крайне дерзок и упорен. Он пригрозил, что сделает эту историю достоянием общественности, сообщит в газеты, что я купил краденого Леонардо. Такая наглость меня разъярила. Я был чертовски зол на Халькиса, который обманул меня и поставил в столь скверное положение. Я позвонил ему и договорился о встрече, которая и состоялась в пятницу поздно вечером. Поскольку все это дело компрометировало меня, я позаботился о мерах предосторожности. Халькис, совершенно подавленный, обещал мне отослать прислугу и поручить мисс Бретт, чтобы она лично открыла нам дверь: она не была посвящена в это дело, но на ее умение хранить тайну он мог положиться. Мне не оставалось ничего иного, кроме как согласиться на это. Вы знаете, что произошло потом. Дальше Нокс сообщил, что он настоял на том, чтобы Халькис сам расхлебывал кашу, которую заварил. Халькис в полном отчаянии заявил, что в любом случае не сможет достать денег, но изменит свое завещание в пользу Гримшо. Он показал Гримшо документ и заверил, что собрание его картин стоит гораздо больше, чем полмиллиона долларов. — Гримшо был не дурак, — мрачно сказал Нокс. — Он напрочь отказался, заявив, что у него нет никакого желания судиться с родственниками Халькиса из-за наследства. Ему, дескать, нужны деньги — в акциях или наличные, причем немедленно. Он утверждал, что все это дело касается не его одного. У него, мол, есть партнер, который в курсе истории с кражей картины и сделки с Халькисом. Он не скрыл, что накануне вечером, после визита к Халькису, приходил вместе со своим партнером в отель «Бенедикт» и там информировал его, что владельцем картины Леонардо в настоящее время являюсь я. Он не желает впутываться в авантюру с переписыванием завещания и тому подобные махинации. Если Халькис не в состоянии заплатить немедленно, то их устроит вексель на пятьсот тысяч долларов сроком'на четыре недели. За это время у Халькиса будет достаточно возможностей пустить свое собрание картин с молотка и наскрести необходимую сумму. При этом Гримшо засмеялся и заявил, что нам не поможет попытка что-нибудь сделать с ним, потому что его партнеру известно абсолютно все, и он не спустит нам, если хоть один волос упадет с головы его друга. Кто этот партнер, он, к сожалению, так и не уточнил… В итоге Халькис написал вексель, подписался и передал его Гримшо; тот засунул документ в старый потертый бумажник.

— Этот бумажник мы нашли, — вставил свое слово инспектор, — но он был пуст.

— Я прочел об этом в газетах. На прощание я сказал Халькису, что больше не желаю и слышать об этой истории. Когда мы его покидали, Халькис был совершенно подавленным: он сам себя перехитрил. На счастье, мы не встретили никого, выходя из дому. На улице я сказал Гримшо, что забуду об этом деле, если он не станет впутывать меня в него.

— Когда вы видели Гримшо в последний раз, мистер Нокс? — спросил инспекюр.

— В тот вечер. Я был рад, что отделался от этого негодяя. Я дошел до угла 5-й авеню, взял такси и поехал домой.

— А что делал Гримшо?

— Он остался на тротуаре перед виллой Халькиса и проводил меня взглядом. На следующее утро — я уже знал, что Халькис умер — я получил письмо, написанное рукой Халькиса. Судя по почтовому штемпелю, оно было отправлено незадолго до его смерти. Он, видимо, написал его еще в пятницу ночью, после того, как я и Гримшо ушли. Оно у меня с собой.

Нокс достал из бумажника листок и протянул его инспектору. Тот развернул и прочитал вслух: