Девять месяцев

Болл Сара

Я стояла и смотрела; мне казалось, что это происходит не со мной. Фиона сидела рядом с Маркусом, держала его за руку и все повторяла и повторяла, что все будет хорошо и волноваться не о чем. Его лицо бледнело все больше, а глаза все еще были закрыты от боли. Он был не похож сам на себя, высокого, здорового и веселого Маркуса. Сейчас он выглядел уязвимым и старым, с серым шерстяным одеялом, наброшенным на плечи.

Фиона старалась контролировать себя, ее лицо было похоже на застывшую маску. Она забралась в машину следом за санитаром и посмотрела на меня.

— Позвони, пожалуйста, Саймону

и расскажи ему, — попросила она, и я кивнула, глядя, как они закрывают заднюю дверь.

Я заметила, как второй санитар сказал Ричарду, когда Маркус уже не мог их услышать:

— Не включай сирену, Рич, только мигалку. Не хотелось бы напугать его и ухудшить положение. — Он увидел, как я смотрю на него, и подмигнул мне. — Не переживайте, дорогая, я уверен, что все будет хорошо.

Машина резко тронулась, огни мигалки засверкали на стеклах витрин, потом «скорая» повернула за угол и исчезла из виду.

Я стояла на краю тротуара, оглушенная. Когда машина уехала, я заметила, как тихо на улице. Я слышала собственное дыхание и вдруг поняла, что плачу. Звук таймера на духовке прервал мое оцепенение. Обед был готов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Я нашла Саймона у Элис. Я объяснила, что произошло, но было трудно сказать, как он принял эту новость, — он все время молчал. Потом сказал, что сейчас же заедет за мной и мы все отправимся в больницу.

В ожидании Саймона я металась по квартире. Обед остывал в духовке. Стол был накрыт на троих, и я остановилась рядом со стулом Маркуса, взяла в руки вилку, которую положила для него, и представила, как мы все сидим за столом, смеемся и шутим, как Маркус хвалит мою стряпню. Я еле сдержала слезы; нельзя было расклеиваться перед Саймоном. Я не хотела паниковать; в конце концов, все еще могло оказаться ложной тревогой.

Я отошла от стола и направилась в ванную, умыть лицо холодной водой, но, проходя мимо детской, дверь которой была открыта, застыла на пороге. Стакан воды и бутылочка с лекарством все еще стояли на полу, нетронутые, посреди комнаты — пуф, на котором сидел Маркус. Его инструменты были аккуратно сложены в пластиковый ящик. Ручка дрели была покрыта слоем цементной пыли, и на ней виднелся отпечаток руки Маркуса. У меня перехватило дыхание от жалости. Комната выглядела безупречно, и я почувствовала укол совести. Я знала, что в последнее время он слишком много работал и из Франции он вернулся сильно уставшим. Не нужно было разрешать ему так много заниматься детской. Надо было убедить его воспользоваться передышкой в работе, чтобы отдохнуть. А что, если он предложил сделать для меня детскую только из вежливости? От этой мысли мне стало плохо. В глубине души я знала, что это не так, он был по-настоящему счастлив, занимаясь этим. Но совесть все равно продолжала мучить меня. Я повернулась к комнате спиной; вишневый цвет сейчас казался мне неуместным.

Я взяла пиджак и ключи и спустилась вниз, чтобы подождать Элис и Саймона на улице. Я не могла больше оставаться в квартире. От обеденного запаха меня тошнило.

Я услышала, как машина Саймона приближается, прежде, чем она появилась в поле зрения; на повороте, ведущем на мою

маленькую улицу, взвизгнули тормоза. Он вывернул из-за угла и на большой скорости подъехал к кафе; машину занесло, и на меня полетел гравий из-под колес. Я села на заднее сиденье, и Саймон тут же нажал на газ, даже не поздоровавшись.

Элис поддерживающе улыбнулась мне:

— Ты в порядке?

Я мрачно кивнула и уставилась в окно. Мы ехали по направлению к окраине города, я видела людей, сидящих на солнышке в открытых барах и потягивающих напитки. Другие, держась за руки, гуляли по парку; их дети были одеты в яркую цветную одежду, и им не было никакого дела до остального мира.

Мы молчали до самой больницы. Саймон побежал вперед, я не поспевала за ним из-за своего огромного живота.

Элис задержалась, поджидая меня.

— Насколько это серьезно? — спросила она, когда Саймон был уже далеко.

— Я не знаю, Эл, трудно сказать. Он был в сознании, но выглядел бледным и изможденным. А выражение его лица, — мой голос начал дрожать, и я сглотнула, — было видно, как ему больно.

Мы побежали дальше по коридору вслед за Саймоном, который успел поговорить с администратором, и она указала ему дорогу.

В комнате ожидания мы встретили Фиону. Она увидела Саймона и крепко прижалась к нему; она не плакала, и казалось — все краски жизни покинули ее. Фиона слабо улыбнулась нам с Элис.

— Кажется, у него был сердечный приступ, — сказала она тихо. — Сейчас врачи пытаются стабилизировать его состояние.

— Но с ним все будет в порядке? — спросил Саймон.

— Ну, Маркус еще относительно молод и крепок, это должно сыграть свою роль. Я уверена, что он поправится, — ответила она, будто пыталась убедить сама себя.

— Вам принести что-нибудь попить? — спросила Элис, стараясь хоть чем-то отвлечь их.

— Спасибо, Элис, я бы выпила кофе, — ответила Фиона. Ее ровный голос немного меня успокоил; если Фиона считала, что все будет хорошо, я с радостью хотела ей верить. Саймон между тем становился все напряженнее. Пить он не хотел, и Элис ушла искать автомат с кофе для Фионы.

— Какого черта они там делают? — спросил он через минуту, оглядываясь в поисках кого-нибудь, кто мог рассказать нам, что происходит.

— Саймон, успокойся, они очень заняты. Они обещали, что сразу сообщат мне о любых изменениях. Я уверена, что с ним все будет хорошо. Почему бы тебе не прогуляться и немного отвлечься?

— Нет, я никуда не пойду, пока не узнаю, что происходит, — настаивал он, усаживаясь на пластиковый стул и обхватывая голову руками.

Я пошла за Элис, чтобы помочь ей донести стаканчики с кофе. Когда мы вернулись, медсестра объясняла Саймону:

— Мне очень жаль, что я не могу пока сообщить вам ничего нового. Как только доктор Ранкин освободится, он подойдет к вам, прямо сюда. — Она повернулась к столу и сняла трубку звонящего телефона.

Саймон сжал кулаки и снова принялся ходить взад-вперед.

Через полтора часа у нас все еще не было никаких новостей. Кофе Фионы так и стоял рядом с ней нетронутый. Я пила свой маленькими глоточками, хотя он уже остыл и был противный на вкус. Мне нужно было что-то делать.