Девять подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9
Шрифт:
– Любую теоретическую? Пусть ответит, в чем смысл жизни.
Порри набрал на бывшей клетке для хомячков вопрос про смысл. На блюдце высветилась надпись «Какой жизни?».
– Какой вопрос, – сказал Гаттер, – такой ответ. Давай теперь теоретическую, но более конкретную.
– Конкретно: в чем смысл моей конкретной жизни?
«Мальчики, вам что, делать нечего? Убрались бы в комнате, глядишь, и смысл найдется».
– Нечеткая логика! – просиял Гаттер. – Видишь, какое умное устройство, как ловко выкрутилось.
– Порри, – задушевно произнес Сен, – в Первертсе уже было такое устройство.
– Ты имеешь в виду Каменного Философа? – помрачнел изобретатель. – Не может быть! Сейчас протестируем. Сколько будет дважды два?
В глубине магокомпьютера раздался негромкий треск, и после секундной задержки микродемоны выдали странную надпись: «Это смотря чего».
– То есть как «смотря чего»? – поразился Гаттер. – Смотря чего хочешь! Дважды два всегда четыре!
«Да? – замерцало на поверхности блюдца. – А если, например, дважды дернуть два твоих уха? Где тут „четыре“? Чего тут „четыре“? Уха, что ли?»
– Типичная нечеткая логика, – несколько растерянно произнес Гаттер.
– Нечеткость вижу, – сказал Аесли и посмотрел на груду пергаментов, лежащих на его половине стола. – Логику не вижу. Слушай, а эта твоя штука…
– Это не штука, это магокомпьютер!
– Ага. И сможет ли твой… магутор проанализировать склонности, проявленные выпускниками за время обучения, и сопоставить их с особенностями деятельности мест распределения?
– Ничего не понял, что ты сказал, – признался Порри. – Но он – сможет! Он сможет все! Творить чудеса! Рассчитывать флуктуации элементарных частиц! Вычислять траектории космических объектов! Но сначала он проведет инвентаризацию школьного имущества…
Действительность, невежливая и одумавшаяся
Бальбо Рюкзачини стоял на бортике Непроплываемого бассейна[28], смотрел на освещенный хилым закатом Первертс и не верил ни одному из своих глаз. В Первертсе ничего не происходило.
Невероятно. Вся магическая Британия гудела как перепивший улей. Попытки властей скрыть информацию под штампами «Совершенно секретно» и «Для служебного пользования» привели к обратному эффекту – весть об исчезновении Трубы Мордевольта распространялась по стране со скоростью сбежавшей гориллы. Везде только и говорили о том, как жить дальше и кого бить первым. Добровольные дружины самообороны патрулировали улицы, нападая на каждого, кто хотя бы отдаленно напоминал Мордевольта. Все предметы, похожие на Трубу Мордевольта, изымались и сжигались на кострах. Население не ходило на работу, а проводило манифестации, требуя от властей введения чрезвычайного положения, которое запретило бы ему, населению, собираться больше двух и позже десяти вечера, проводить манифестации и ходить на работу[29].
Рюкзачини, занятый подбором рифмы к слову «Светозарный», узнал обо всем последним – как всегда, последним. Но узнав, не терял более ни секунды. Бросив рифму, Бальбо со всех своих коротких ног ринулся к исполняющему обязанности премьер-министра отцу Браунингу, чтобы на коленях вымолить разрешение отправиться к Месту Рокового Исчезновения Смертоносного Артефакта.
Отец Браунинг некоторое время пытался убедить пресс-секретаря не ползать на коленях, не рыдать и не биться лбом о коврик,
Бальбо это не остановило, и он еще полчаса ползал, рыдал и бился головой – уже в качестве благодарности. После чего, преисполненный надежд, отправился в Средоточие Магии, взбудораженное Зловещими Событиями.
Поначалу ожидания летописца оправдались. По прибытии в Школу волшебства он застал бледных перепуганных учеников, профессоров с искаженными лицами и расставленные повсюду магиенепроницаемые сферы Фигвамера. Правда, вооруженных до клыков боевых магов[30], гарцующих на охотничьих драконах, или спешно возводимых неприступных бастионов Бальбо не заметил.
– А когда вы приступите к возведению неприступных бастионов? – спросил он Лужжа.
– А как мы приступим? – удивился ректор. – Они же неприступные. Да, а зачем нам бастионы?
К неприятному изумлению Бальбо оказалось, что пропажа Трубы, исчезновение Мордевольта и уход Каменного Философа – это одно. А экзамен – это экзамен. Министерская комиссия проэкзаменовала лишь двоих – Мергиону и Сена, остальные сдавали сессию в обычном порядке. Именно этим и ничем иным объяснялись бледность учеников и искаженность лиц преподавателей. Сферы же Фигвамера предназначались для того, чтобы исключить пользование магическими шпаргалками.
Действительность опустила Бальбо с небес и невежливо стукнула о землю. Он понял, что старые добрые времена, когда в окрестностях Школы волшебства нельзя было шагу ступить, чтобы не умереть мучительной смертью от укуса бродячего василиска, прошли безвозвратно. Они беспокоятся о какой-то сессии! Непостижимо! О чем тут беспокоиться? Не сдавших экзамен учеников даже не бросали в чан с кипящей смолой! Им всего лишь назначали пересдачу на осень!
– Такую страну развалили, – с горечью процитировал неизвестного заграничного мудреца Бальбо.
В другое время верное воображение литератора быстренько нарисовало бы ему монстров и чудовищ, а также героев в сияющих доспехах, с улюлюканьем этих монстров гоняющих. Увы, воображение покинуло Бальбо – наверное, обидевшись за обманутую и брошенную рифму к слову «светозарный».
Но самое жестокое разочарование ожидало Рюкзачини в комнате Сена Аесли. Тот-чьи-первые-подвиги-Бальбо-уже-сохранил-для-потомков, причем совсем неплохим тиражом, больше не совершал подвигов. И не готовил себя к совершению подвигов. Герой всех времен и народов занимался – просто язык не поворачивается – реформированием системы распределения выпускников!
Потеряв последнюю надежду, Бальбо двинулся к Непроплываемому бассейну с твердым намерением утопиться. Намерение вдребезги разбилось о куда более твердый нетающий лед бассейна. Набив несколько ледяных шишек, Бальбо немного остыл. Он забрался на бортик и принялся недоверчиво смотреть на Первертс. Вдруг действительность одумается и снова примет пристойные формы?
И действительность одумалась. У стены Главного корпуса показалась крадущаяся, озирающаяся и вроде бы даже принюхивающаяся фигура в черном плаще с капюшоном. Из-под плаща виднелся внушительных размеров молоток.