Девять с половиной идей
Шрифт:
Увидев Аню, Инна поняла, что она должна стать ее ребенком. Маленькая, безучастно лежащая на спине, с искривленными ножками, она осмысленно смотрела на нее и… улыбалась.
– Подрастут, – вздохнула врач, – и их отправят в интернат, это, конечно, тех, кто останется жив. Ведь смертность среди них в детские годы достигает сорока-пятидесяти процентов.
– Что требуется вашему интернату? – задала вопрос Инна.
– Что? – удивилась врач, которая наверняка никогда еще не слышала ничего подобного. – Вы имеете в виду из оборудования? Да много чего! Но сейчас хотя бы сделать небольшой ремонт, а то в отделении для новорожденных такая трещина в стене, зимой ее приходится
Инна затратила совсем небольшую сумму на то, чтобы привести детский дом в божеский вид. Еще через месяц в этот провинциальный городок завезли такое оборудование, которое было редкостью и в московских институтах.
– Что нам с ним делать? – изумлялась главврач. – Я не могу поверить, что все это для нас… И за что?
– За что? – переспросила Инна. – Честно говоря, я хочу только одного. Удочерить Аню, и вы должны помочь мне в этом.
Процесс удочерения ребенка иностранцем оказался чрезвычайно сложным. Складывалось впечатление, что многочисленные чиновники, выраставшие на пути Инны, как грибы, доселе не ведавшие о существовании Ани и плевавшие на всех других инвалидов, вдруг рьяно ополчились против того, чтобы девочка покинула пределы практически отрекшейся от нее родины. Для кого-то наверху было предпочтительнее, чтобы дети, срочно нуждавшиеся в лечении и любви, оставались здесь, страдая и умирая до достижения совершеннолетия, чем если бы какой-то богатый человек с Запада взял их на воспитание. Пресса подняла большой шум, крича, что отдавать детей за границу – позор для державы, но о том, что еще больший позор для державы так относиться к инвалидам, все молчали.
Однако деньги любят все, поэтому, пройдя череду инстанций, где у каждого более высокопоставленного чиновника был более высокий тариф, Инна добилась того, что стало теперь единственной целью ее жизни, – через четыре месяца Аня Блажко превратилась в ее дочь, Энн Харрисон, гражданку Австралии.
– Желаю вам всего самого хорошего, – напутствовала их главврач интерната. – Кстати, барокамера, которую вы нам подарили, просто чудо, как мы только расплатимся с вами…
– Не надо, – ответила Инна, чувствуя, что в спасении чьих-то совершенно незнакомых ей жизней она находит гораздо большее удовольствие, чем когда-то в их уничтожении. – То, что я нашла у вас Аню, самое большое событие в моей жизни.
Первым делом, когда они покинули Россию, их целью стали лучшие клиники Европы и Америки. Вердикт врачей оказался обнадеживающим.
– Я думаю, – осторожно заметил доктор Сайтон, получивший Нобелевскую премию за кардинальные новации в лечении прогрессирующих параличей, – что у вашей дочери, миссис Харрисон, большие шансы на выздоровление. Придется провести ряд сложных операций, заняться в моем центре специальными упражнениями, разработанными для подобных случаев. Сразу скажу, это будет стоить дорого, но я могу гарантировать примерно на восемьдесят пять процентов, что через два года Энн забудет о том, что когда-то болела…
– Доктор Сайтон, – рассмеялась Инна, – что такое деньги? Только то, что заставляет их владельца чувствовать себя уверенным. Я полностью полагаюсь на вас, применяйте все, что сочтете нужным… Дочь – это единственное, что у меня есть на всем свете. И я хочу, чтобы ее жизнь сложилась удачнее, чем моя…
Обещания доктора Сайтона, директора гигантского медицинского центра в Бостоне, оказались не просто словами. Благодаря специально разработанной им системе медикаментозного, тренировочного лечения, которое было сопряжено с постепенным оперативным
Первые годы ее жизни прошли в медицинском центре, но здесь все походило на дом, было много игрушек, воздуха и веселья. Однако Энн приходилось затрачивать огромные усилия, чтобы сделать первые шаги, неумелые и корявые.
Для своего возраста она была очень умна, схватывая все на лету. Инна приняла решение и следовала ему до конца. Энн никогда не узнает правды ни о своем истинном происхождении, ни о том, что она удочерена, ни тем более о том, что она племянница Инны, которая была для нее мамой, Энджелой Харрисон. Поэтому Инна прикладывала все усилия, чтобы девочка стала стопроцентной жительницей Австралии или Америки, чтобы она даже на подсознательном уровне забыла о том, что родилась в России.
– Мама! – кричала ей по-английски Энн. – Я сегодня смогла сама спуститься с лестницы, ты представляешь! И ноги не болят.
– Правда, моя радость? – спрашивала Инна, обнимая ее.
Энн была для нее больше, чем дочь. Она заменяла ей теперь абсолютно все. Инна знала, что у ее дочери будет многое – лучшая школа, университет, работа, любящий муж и дети. «У нее будут деньги, много денег, которые облегчат ей существование. Они не станут самоцелью, как у меня, – думала Инна, – они будут только приятной неожиданностью, когда девочка узнает, что обладает состоянием в несколько десятков миллионов долларов. Энн – это другое поколение, и она сможет исправить все, что сделала я…»
– Энн, скажи мне честно, – спросила Инна, глядя в глаза дочери, – у тебя правда не болят ножки?
– Ну если только чуть-чуть, – ответила та, улыбаясь, однако сквозь ее улыбку проступало страдание.
– Ничего, это скоро пройдет, – прошептала Инна, обнимая ее и целуя.
Она сама верила в это, иногда задаваясь вопросом, почему судьба послала ей Энн. Она не заслужила ее, она – убийца. Иллюзий на собственный счет у нее не было, однако Инна старалась не думать о прошлом, целиком посвятив себя дочери.
– Ну вот, лечение подходит к концу, – сказал Сайтон, когда Энн отпраздновала свое трехлетие. – В любом случае до того, как она вырастет, придется регулярно принимать кое-какие препараты и витамины, ей рекомендуется гимнастика, но худшее позади. Кстати, я посоветовал бы вашей дочери заняться игрой на каком-нибудь музыкальном инструменте, это и отвлекает, и одновременно полезно для нее…
Совет доктора Сайтона оказался пророческим. Когда Инна и Энн вернулись на ферму в Австралию, где девочку привели в трепет страусы и огромный старинный дом, то там ее ожидал подарок – массивное черное фортепиано. Энн пришла от него в полный восторг и сразу же попыталась что-то наиграть, не имея ни малейшего понятия о нотах. И надо же, у нее получилось.
– Вы знаете, миссис Харрисон, – сказала специально приглашенная учительница, – у вашей дочери есть способности. Я никогда не захваливаю своих учеников, предпочитая суровость и критику излишней восторженности, но, кажется, это талант. Такое бывает один раз в сто лет, когда в ребенке природой или Провидением заложено нечто, что делает его вундеркиндом. Скажу честно, моя миссия на этом исчерпана, у меня слишком маленькая игровая практика, чтобы дальше заниматься с Энн. Советую вам не откладывать и отправиться в Сидней, в консерваторию, и переговорить с тамошними специалистами.