Девять воплощений кошки
Шрифт:
– Но, Виктория Феофилактовна…
– Подождите, вы лучше скажите мне, что мы смогли позволить себе из государственного финансирования к столетнему юбилею? Что? То-то и оно. А тут сразу такое пожертвование от частного лица с темным криминальным прошлым. Я не говорю, сколько стоит эта коллекция. Она бесценна.
– Но Узбек… то есть, простите, он, владелец, Саддыков никогда не сидел в тюрьме. С этой стороны как раз все чисто.
– Во всех репортажах его именовали отцом… крестным отцом мафии. Попомните мои слова, Кристина, – эти из Счетной палаты приехали для того, чтобы не позволить
– Вы считаете, что они не позволят нам выставлять его коллекцию?
– Не позволить официально они не могут. Но они могут прислать нам проверку Счетной палаты. Всегда найдется, к чему придраться. Кристина, мы должны быть стойкими. Вы понимаете меня? Наш долг быть стойкими и не поддаваться на провокации. Даже больше – устранять малейшую возможность провокаций.
Кристина помолчала.
– О чем вы хотели со мной посоветоваться? – спросила она после третьей возникшей в разговоре крохотной паузы.
– А мы уже с вами посоветовались. Разве нет?
– Да, конечно. Я понимаю. Можете положиться на меня. Я вот что подумала…
– Что?
– Название историческое… очень мрачное и вместе с тем полное тайны, да просто сногсшибательное в смысле рекламы для музея. «Проклятая коллекция»… да к нам очереди будут выстраиваться километровые, как на Дали и Пикассо, лишь бы краем глаза взглянуть! «Проклятая коллекция» – это же настоящий бренд. Но вот странность…
– Какая же странность? – Виктория Феофилактовна улыбалась.
– Он же умер. Узбек… его застрелили через несколько месяцев после того, как он купил «Проклятую коллекцию».
– Его бы застрелили все равно, даже если бы он не приобретал «Проклятой коллекции». Они думают, я тут ничего не понимаю. Смотрю телевизор и глотаю все, что они там врут. У него ведь сначала отняли, закрыли тот ужасный рынок. Ему дали понять, когда закрывали рынок. Но он, видно, не угомонился, этот несчастный старик. Криминальных авторитетов просто убирают, вычеркивают из списка, если они не понимают, когда их предупреждают вот так.
– Но я читала… ведь не только он… ВСЕ владельцы «Проклятой коллекции» умирали. Министра этого в Египте повстанцы повесили, и эта египетская певица из Каира в пятидесятых годах… «Соловей Египта» ее называли. Коллекция ведь принадлежала ей. И она наглоталась таблеток.
– Для похудения, и у нее не выдержало сердце. Неважные были лекарства в пятидесятых. Энвер-паша тоже был владельцем «Проклятой коллекции», он умер в возрасте восьмидесяти лет в Ницце и оставил пятнадцать детей. Все это сплошные суеверия, дорогая моя.
– Но я читала, что стоит лишь «Проклятой коллекции» появиться,
В кабинете повисла новая крохотная пауза.
– Все это суеверия, – повторила Виктория Феофилактовна. – Знаете, я попросила телохранителя Саддыкова… Юсуф его зовут, такой задумчивый, печальный, молодой… он приедет сегодня вечером со своей частью документов на коллекцию. Аудитор Счетной палаты госпожа Юдина должна с ним встретиться тут, пусть сама посмотрит документы. И пусть он, этот душеприказчик Узбека, тоже познакомится с ней. Он не глупый парень. Он сразу поймет, какие цели преследует госпожа Юдина.
– Конечно, она захочет посмотреть все документы. И все же не часто музеи становятся обладателями коллекций, овеянных такими вот суевериями… за которыми, как шлейф, тянется смерть.
– Вы словно пытаетесь угадать, кто умрет? – Виктория Феофилактовна усмехнулась. – Дорогая моя Кристина, мне семьдесят пять. И я давно ко всему готова.
Глава 11
Поход в музей на ночь глядя
Как ни отвлекайся, как ни переключайся, но осадок от «Приюта любви» остался кошмарный.
В понедельник Катя сразу позвонила в дежурную часть Красногорского УВД, поинтересовалась – не задержан ли уже подозреваемый по делу зооотеля.
– Это по кошкам, что ли, дохлым? – напрямик осведомился дежурный. – Пока нет, группа работает.
Группа, поняла Катя, как состояла из двух молодых сотрудников братьев Мироновых, так и осталась без «приданных сил».
Во вторник она снова позвонила в Красногорск – никаких подвижек. Она хотела узнать телефон участкового Миронова, но потом решила – позже, нечего пареньку соль на раны сыпать: а вы установили, кто это сделал? Как, вы еще не установили?!
Все эти дни она занималась своими прямыми обязанностями криминального обозревателя пресс-центра ГУВД Московской области. А в середине недели решила, что пора брать отгул. Подружка Анфиса звонила каждый день, напоминала. Отгулом надо распорядиться умело и взять его не в среду, как намечалось, а в четверг! Ночь ведь вся впереди в музее, так что потом в свой выходной можно выспаться всласть.
Ах, что же это за ночь такая?
Ночь в музее.
Еще до всяких там американских блокбастеров на эту тему каждый ребенок… ну, почти каждый, Катя в том числе, мечтал об этом чуде с холодком в сердце – ночь в музее, когда темно… Нет, когда льется лишь тусклый скупой свет и ОНИ – все эти статуи, картины, этрусские маски, вавилонские быки, мумии восемнадцатой династии, фаюмские портреты, немецкие деревянные куклы, бронзовые всадники, мрачные рыцари в доспехах с опущенным забралом СМОТРЯТ на вас.
А вы идете тихо-тихо, легко ступая, не осмеливаясь дышать в этом скупом свете, в этой тьме, окутывающей углы и ниши. И страх, и восторг, и любопытство, и трепет переполняют вас.
Зал, и еще один зал, и другой зал, и третий, седьмой, двенадцатый – целая анфилада залов – пустых, гулких, ночных музейных залов.
И вы, замирая сердцем, ждете – ну кто же из НИХ оживет первый? Сойдет с мраморного пьедестала, выскользнет из позолоченной рамы?
Это ведь почти как колдовство, хотя никакого колдовства нет.